Пассажиры империала - Луи Арагон

— Кто он такой?

— Вы очень хотите это знать? Ну что ж. Он человек светский. Дипломат. Очень богатый человек…

— Ах, так? Всё понятно!

— Нехорошо от ревности делаться хамом, Джонни. Вы никогда не спрашивали себя, как я живу, на какие средства? Бог ты мой, как легко, оказывается, упасть с небес на землю. А что тут дурного, скажите пожалуйста? Он меня любит и что ж мне, по-вашему, таскаться по дешёвым гостиницам, ходить в плохо сшитых платьях, мучиться из-за долгов и всяких затруднений? Да, он меня содержит. Вы воображали, что это Бреси даёт мне деньги?

— Так было бы лучше, по-моему…

— Странные взгляды! Женщина разошлась с мужем, они друг другу чужие, но только потому, что они прежде состояли в браке, можно брать у него деньги?.. А принять что-нибудь от своего любовника — это безнравственно и годится только для шлюх? Так вы думаете, не правда ли? Признавайтесь!

— Ничего я не думаю, Рэн. Я ненавижу этого человека и всё, что вас связывает с ним, и его деньги…

— Вы его ненавидите за то, что он меня любит и делает мне добро? Кто вам дал на это право?

— Кто он такой?

— Я уже вам сказала: дипломат, немецкий дипломат. Хотите знать его фамилию? Пожалуйста, это не секрет: барон фон Гетц… Может быть, вы когда-нибудь встречались с ним? Нет? Ну, теперь вы знаете, кто он, и можете спокойно идти домой спать. Мы увидимся, когда он уедет.

— Если он любит, так почему не женится на вас?

— Во-первых, я к этому не стремлюсь. Во-вторых, не такие между нами отношения… А кроме того, если хотите знать, я уже не из тех, на ком можно жениться…

— Рэн!

— Что? Вы оскорблены? А меня, поверьте, это нисколько не волнует. Но так оно есть. Неужели вы ничего не знаете? Я думала, что об этом скандале все на свете знают. Газеты столько о нём кричали… когда всё стало известно и когда я разошлась с Бреси. А вы ничего не слышали? Видите, как создаются иллюзии… Это уже старая история, но тогда шум вокруг неё подняли невероятный!.. К счастью для Бреси и для его карьеры, общественное мнение всю вину взвалило на меня… Позднее, когда я познакомилась с Генрихом, у меня уже всё переболело, рана зажила, но как будто на лице ещё горел безобразный шрам… Генрих был очень добр ко мне, так зачем же портить ему жизнь? Во-первых, я француженка, и при его профессии в Германии на это взглянули бы очень косо… Затем я люблю жить по своему вкусу, немножко в стороне от общества, чувствовать себя свободно… Ну и вот, он продолжает жить, как жил прежде, но время от времени вырывается на волю… Телеграмма. Приезд. Три-четыре дня… неделя свободы, а там опять его захватят дела, служба… Поэтому между нами всё ещё длится роман… любовь не обращается в привычку… Ну, спокойной ночи, Джонни, я умираю от усталости… Увидимся в четверг… Хотите позавтракаем вместе?

— Рэн, умоляю!

— Нельзя, Джонни… Будьте умником… В четверг…

Она выпрыгнула из коляски и позвонила… В вестибюле зашаркали шаги ночного портье. Пьер потрогал свои губы, как будто они болели. Он думал о деньгах, которые этот человек давал Рэн. Бросьте вы, разве она любит этого барона? Этого Генриха, как она его называет…

XV

Проснулся Меркадье с таким чувством, что вчера произошло нечто важное, но что именно, он позабыл. Настроение было дурное, на душе скребли кошки. Однако погода прекрасная, выпил он вчера в меру… И вдруг всё вспомнилось: он сказал Рэн, что любит её. Да что он, с ума сошёл? Он вовсе её не любит. Только ревность толкнула его на любовное признание. А на деле никакой любви нет. Всего полгода назад ему тоже казалось, что он полюбил Бланш. Всё это разве только школьнику впору…

И всё же Пьер страдал при мысли, что Рэн принадлежит другому, а не ему. Но разве это любовь? Так же у него щемило сердце, когда он думал о том, что Франческа надула его вкупе со своим братцем. Женщины были теперь для него лишь пробным камнем, говорившим, что молодость уходит.

Но ведь он сказал Рэн, что любит её. Теперь придётся доказывать, что он не солгал. Вот глупость! Пустился в любовные приключения. Ну чего надеялся он добиться этой ложью? Предположим, она ему поверит и пожертвует ради него своим бароном, — как же тогда они устроят свою жизнь? Неужели поселятся вместе? И если она даже согласится… разве он может дать ей то, что даёт богатый барон? Нет, конечно. Серенькое существование вдвоём. Нет, нет.

Рэн у этого немца на содержании. Он приезжает редко. Живёт три дня, неделю. Зачем же в конце концов переворачивать всё вверх дном? Разве она спрашивала Пьера, откуда у него деньги? А разве он добыл деньги более честным путём? Закрыть на всё глаза и только. Изменится лишь одно, но изменится, бесспорно, из-за появления барона фон Гетца, — да, да, кое-что в корне изменится: теперь уж невозможна фальшивая дружба с этой женщиной. Это нестерпимо. Надо доказать самому себе, что Рэн предпочитает его другому мужчине. Тень этого другого не будет его смущать, раз она станет тенью обманутого любовника. А иначе… Иначе придётся всегда чувствовать, что за кулисами находится этот барон, существо из плоти и крови, терпеть его сожительство с Рэн, его право неожиданно вторгаться и говорить ему, Пьеру Меркадье: «Освободите место!» Нет! Ни за что! А вдруг я в конце концов действительно люблю эту женщину? Разве можно приобрести в таких делах опыт? Разве научишься отличать истинную любовь от мнимой? Как знать, не есть ли это любовь — вот эта тревога, эти ясные и гневные мысли о женщине, это закипевшее в нём негодование против неё? Любовь… Три дня не видеть Рэн!..

Он увидел её в тот же вечер. Она пришла в казино в десятом часу, с мужчиной лет сорока пяти, очень высоким и костлявым; волосы коротко острижены, лицо гладко выбрито, в глазу монокль. Несомненно, это и был тот самый барон. С ним был ещё высокий юноша, не старше двадцати лет, очень на него похожий. Сын или брат. Светлый блондин с каким-то странным, удивлённым выражением лица. Очень бледный, с разгоревшимися красными пятнами на скулах, юнец, уже поражавший военной выправкой. Пьер увидел их обоих в радужном кругу света; оба шагали немного позади Рэн, а она шла той особой поступью, которая у неё