Луч солнца - У Тейн Пхей Мьин

и без памяти в тебя влюблена. Она не захочет расстаться с тобой. Но представь, что будет лет через десять. Она нарожает кучу детей, постареет, растолстеет. И тогда она может пожалеть об упущенной возможности. Станет винить тебя в том, что ты помешал ее блестящей карьере. Я ничего ей не говорил, надеюсь на тебя, ты старше, разумнее.

— Мне не безразлично ее будущее как актрисы. Если она захочет — пусть едет. Ведь у нее вся жизнь впереди. На сколько лет посылают?

— Минимум на три года.

— Я должен поговорить с Мья, — упавшим голосом произнес Соу Лвин.

* * *

— Мья, но ведь три года — это не так уж долго, — уговаривал Соу Лвин девушку, рисуя блестящие перспективы, которые их ожидают: он — руководитель танцевальной группы, она — примадонна.

Но Мья Кей Кхайн еле сдерживала слезы при одной лишь мысли о разлуке.

Вечером, ложась спать, она вдруг вспомнила песню: «Моя жизнь принадлежит тебе, мудрый учитель, я все делаю так, как ты велишь».

Слезы потекли ручьем, она перебирала в памяти все встречи с Соу Лвином. Как они катались на трехколесном такси, как ездили в пагоды, как ели мороженое. Она мысленно вернулась к самым счастливым дням своей жизни. Слезы высохли, на губах заиграла улыбка…

Перевод Г. Мининой.

ТИН ТЭ

Тин Тэ (настоящее имя — У Вин Сейн) родился в 1916 г. в г. Шуэдаун (область Пегу). Окончил Рангунский университет. Работал учителем в школе, переводчиком, редактором журналов «Шумава», «Санда» и других. Публикуется с 1936 г. под различными псевдонимами. Автор романов «Любимый муж» (1947), «Любимая страна» (1948) и других книг, а также юмористических рассказов. Тин Тэ — известный сценарист и переводчик, лауреат премии Бирманского общества переводов (1958 г.).

РАССКАЗ БАДЖИ ХМУНА

— Эй, Тин По, вчера вечером ты долго не гасил свет. Верно? Во всяком случае, наша плата за электричество подскочит. Значит, в успехе твоих амурных делишек будет и моя доля!

Этими словами Баджи Хмун приветствовал меня, когда, возвращаясь из города, подходил к дому. Он любил подобные шуточки. Я в это время сидел на веранде, щипчиками выдергивал с подбородка волоски и бездумно смотрел в небо. Мысли мои разлетались в разные стороны, словно вороны, попадавшие в поле моего зрения. Накануне вечером я действительно допоздна засиделся над рассказом. Близилось лето, время праздников, я собирался в отпуск в свою родную деревню, и надо было заработать немного денег.

Баджи Хмуну нравилось дразнить меня, он был уверен, что деньги мне необходимы, чтобы ухаживать за Ма Кхин Тоу. Баджи Хмун, как и я, занимал крайнюю комнату в трехкомнатном крыле многоквартирного деревянного дома. В средней комнате жила До Тейн Мей с дочерью Ма Кхин Тоу, очаровательной девушкой. Следует заметить, что оба мы с Баджи Хмуном были холостяками.

Баджи Хмун поднялся по лестнице и, отпирая свою комнату, сказал:

— Когда я проснулся, у тебя горел свет. Интересно, что это ты там сочинял? У Тейн Мей, кстати, тоже горел свет, и я подумал, не читает ли Ма Кхин Тоу твое послание! — Он расхохотался.

К счастью, соседки наши еще не вернулись с сигаретной фабрики, где работали, и не слышали его слов.

— Мне действительно нужны деньги для поездки в деревню, — ответил я Баджи Хмуну. — Вот и приходится допоздна работать. Но ты не беспокойся. Все излишки за электричество уплачу я.

— Не придирайся к словам! Меня не это волнует, а твое здоровье. Ведь надорвешься. И потом, вот что я тебе скажу: мне не хотелось бы уподобиться тому монаху, на которого свалился столб.

Сменив одежду, Баджи Хмун вышел из комнаты, держа любимую чируту в одной руке и латунную зажигалку — в другой. Он подсел ко мне и попросил рассказать про монаха. У нас с Баджи Хмуном было заведено пояснять свою точку зрения разного рода рассказами, баснями, поучениями.

— Вот как это было, Баджи Хмун! Жил в нашей деревне один монах. Он терпеть не мог, когда говорили невнятно и быстро, и хвалил тех, кто отчетливо произносил каждое слово, учил этому своих учеников.

— Продолжай, продолжай, — сказал Баджи Хмун, — а то вечно я рассказываю тебе всякие истории, теперь твоя очередь. Может, пойдем ко мне, попьем чаю? — Я как раз вскипятил.

Мы перешли в его комнату.

— Продолжай, — повторил Баджи Хмун, наливая мне чай.

— Итак, монах всех учил говорить медленно и ясно, как и положено благочестивому прихожанину. Один из учеников, самый старательный и самый послушный, строго выполнял все наставления учителя.

— Так, так, — говорил Баджи Хмун, стоило мне сделать паузу.

— И вот однажды монах решил перестроить монастырь. Старое здание снесли и поставили столбы, чтобы возвести новый дом. На это ушел целый день.

— А где же монах провел ночь? — перебил меня Баджи Хмун, стремясь, как обычно, поймать меня на какой-то неточности или ошибке.

— Монах собирался заночевать в северном монастыре, — ответил я, — но пока мы дошли только до вечера.

— Хорошо, продолжай!

— Монах сидел возле нового столба и наслаждался освежающим напитком, когда к нему подошел его любимый ученик и с тревогой произнес: «Преподобный отец, преподобный отец!»

— Впервые слышу эту историю, — сказал Баджи Хмун, — интересно, что будет дальше.

— Монах наставительно заметил ученику, что не следует волноваться, что говорить надо медленно, не спеша. Ученик, привыкший неукоснительно выполнять все наставления учителя, смиренно поклонился и медленно проговорил: «Преподобный отец! Столб, который поставлен для нового здания, падает, падает, падает…» Но не успел он договорить, как столб свалился прямо на монаха и расшиб ему голову…

Баджи Хмун разразился хохотом и долго не мог успокоиться. Потом закурил сигару и сказал: «Хорошо, отлично! Очень важно уметь все делать вовремя, не медлить. Но давай сделаем перерыв! А вот и они!» На тропке показались До Тейн Мей с дочерью. Обе несли судки. Когда они приблизились, мы умолкли и, как ни в чем не бывало, пили чай.

— Вы уже с работы, так рано? Наверняка сбежали, — заметила До Тейн Мей. Мы были в добрых отношениях, и она частенько над нами подшучивала.

— Нет, мы не сбежали, просто воспользовались способом, которому вы нас обучили: перевели стрелки часов вперед, — ответил Баджи Хмун.

Ма Кхин Тоу, отпирая дверь, глянула на нас исподтишка. Глаза у нее блестели, взгляд был добрый. К моменту ее возвращения с работы я обычно старался быть дома, и, по-моему, ей это нравилось. Конечно, она не говорила: «Тин По, я очень рада, что ты дома», но я тешил себя мыслью, что