Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

Нам дали анкеты, которые мы заполнили. Таможенники изучали накладные на груз, а меня направили в глубь комнаты — выяснять цель моего прибытия в страну. Иммиграционный чиновник в форменной одежде оказался стройным блондином с хорошо ухоженными рыжеватыми усиками. У стойки возле его стола я увидел пожилую супружескую пару, объяснявшуюся с чиновником по-французски. Я не понимал ни слова из того, о чем они говорили, чиновник по-английски приказал мне отойти от стола подальше. Я пошел к окну и увидел задний двор таможни, волкодавов в клетках, а за клетками густые прибрежные заросли.

Разобравшись с парой, говорившей по-французски, чиновник подозвал меня, взял мою анкету и внимательно прочел. Затем спросил, когда я собираюсь возвращаться в США. Я сказал, как было условлено, что завтра, если груз в Монреале будет готов. Он велел мне предъявить обратный билет, я указал на Отто, который стоял у двери, и сказал, что приехал с ним на автопоезде. Чиновник крикнул Отто, чтобы он подошел. Отто подтвердил, что мы везем омаров в Монреаль. Чиновник спросил, есть ли у меня лицензия на вождение автопоезда. Отто сказал, что ведет машину только он. Чиновник спросил, есть ли у меня деньги, и я ответил, что есть. Он захотел взглянуть на мой бумажник, и я показал его. Паспорт он изучал долго.

Отто с другим таможенником вышел во двор. Иммиграционный чиновник сказал, что мне придется пройти с ним, приподнял доску между стойкой и столом, и я проследовал за ним в заднюю комнату.

Там был еще один чиновник в униформе. Он велел мне раздеться, я спросил, какого черта. Ничего не объясняя, они сказали, что мне нечего делать в Канаде, если не согласен на осмотр. Я стал раздеваться. По мере того как я раздевался, второй чиновник внимательно обследовал все мои вещи, отворачивал швы и ощупал воротник. Когда я был совершенно голым, они приказали мне повернуться, поднять руки на голову. Я спросил, что их больше всего интересует в голом человеке. Они оставили мой вопрос без ответа. Чиновник, сидевший в задней комнате, достал из шкафа пакетик, разорвал его, вынул тонкие резиновые перчатки, надел одну на правую руку и велел мне опереться руками о стол, чтобы он смог проверить задний проход. Я послал его к черту. Чиновник, разговаривавший со мною первым, спросил, хочу ли я в Канаду или мне больше нравится ждать в таможне, пока машина съездит в Монреаль и вернется. Пришлось подчиниться. Чиновник, натянувший перчатку, подошел ко мне, сунул палец глубоко в задницу и пошевелил там. Я ничего уже не мог сказать. Он кончил свое исследование, и мне было велено одеваться. Пока я одевался, чиновник снял перчатку, кинул ее в черный мусорный мешок и долго мыл руки с мылом под краном над раковиной в углу комнаты.

Первый чиновник приказал мне идти с ним, когда я оделся. Вышли в переднее помещение, я искал глазами Отто, но его в помещении не оказалось. Я увидел, что Отто во дворе, он ходил с таможенником вокруг автопоезда, и таможенник сунул под машину длинную металлическую коробку.

Иммиграционный чиновник протянул мне паспорт, но когда я взял его за уголок, он выдернул паспорт обратно и спросил, собираюсь ли я выполнять какую-нибудь работу, находясь в Канаде. Я не понял, что он имел в виду, и он переспросил: будет ли у меня в Канаде работа. Я. сказал, что не позаботился о работе на один-то день пребывания в Канаде. Он спросил, есть ли у меня в Канаде родственники. Я ответил, что дедушка жил в Канаде. Чиновник заинтересовался этим, стал расспрашивать, где дедушка жил, и что делал, и как долго он находился в Канаде. Я сказал, что дед приехал в Канаду в двадцатых годах на строительство, но уже восемь лет, как покоится на кладбище в Коппер-Клифе. Чиновник держал паспорт, пристально смотрел на меня и затем спросил, неужели я думаю, что они задают вопросы ради развлечения и что им приятно копаться в задницах людей на границе. Я сказал, что никогда еще в жизни не бывал в Канаде, поэтому развлечения канадцев кажутся мне странными.

Он наконец отдал мне паспорт и велел убираться. Я был очень зол, не стал дожидаться повторного приказания, вышел и направился к машине. Таможенник как раз возвращал Отто документы. Отто спросил, как прошел мой въезд в страну. Я рассказал, как меня осматривали, выругался и заверил, что нипочем не нанялся бы Отто в помощники, если бы знал, что на пограничном пункте в этой стране человека обследуют вплоть до содержания прямой кишки. Отто перевел наш разговор таможеннику, которого моя злость рассмешила, и они посмеялись над обстоятельностью осмотра. Отто спросил, сколь детально иммиграционным чиновникам удается осматривать пересекающих границу женщин, таможенник улыбнулся и сказал, что, будучи джентльменом, не хотел бы отвечать на такой вопрос, к тому же служебный долг обязывает его помалкивать. Это опять развеселило обоих.

Я сел на место помощника и слушал, как они разговаривают у машины. Я спросил, уж не придется ли нам ночевать на этой таможне, и сказал, что сразу лягу спать, если Отто намерен задержаться тут на всю ночь. Отто пожал таможеннику руку на прощание и поднялся в кабину. Мы тронулись в путь, Отто был в прекрасном настроении. Он напевал и насвистывал, говорил, что таможенный осмотр прошел легче, чем он ожидал. Я сказал, что все еще чувствую холодный и скользкий палец в заднице и что никогда в жизни не подвергался такому обследованию, хотя и пересекал границы на своем веку много раз.

Мы выехали с таможни на круговой разъезд, где был указатель на ведущую к Монреалю скоростную магистраль; я посмотрел карту; до Монреаля оставалось меньше восьмидесяти миль. Уже совсем стемнело, когда мы выехали на магистраль. Она тоже была четырехрядной, и движение было слабое. Здесь морозы повредили дорожное покрытие, и выбоины заставляли меня подскакивать на жестком сиденье, и удары отдавались в позвоночнике и в голове.

Так продолжалось миль двадцать, затем свернули на шоссе, ведущее через деревни. Потом дорога сделалась пустынной, жилищ поблизости не было, фары высветили указатель к площадке для отдыха. И Отто свернул туда. Он сказал, что здесь нам надо подождать, и подал автопоезд назад, к самому краю площадки. Там широкий ручей тек вниз к реке