Вдали от обезумевшей толпы. В краю лесов - Томас Гарди

той преувеличенной деловитостью, которая ясно говорит, что врач со времени своего последнего посещения почти совсем забыл о больном и его болезни. Он кивнул Уинтерборну, с которым был шапочно знаком, и, припоминая, чем болен Саут, направился к его креслу.

Фитцпирс был строен и, пожалуй, даже красив. Его темные выразительные глаза излучали свет, свидетельствовавший не то об энергии, не то о восприимчивости, а может, о том и другом сразу. Взгляд их не был быстрым, легким и трезвым, который бодро скользит по поверхности, не проникая вглубь, однако только в поступках выявилось бы, чем была эта глубина: свойством натуры или случайной художественной особенностью его облика.

Лицо его было скорее мягко, чем сурово, скорее привлекательно, чем надменно, скорее бледно, нежели румяно. Не слишком взыскательный скульптор мог бы увековечить в мраморе его нос. Это был обыкновенный прямой нос, лишенный признаков властолюбия. Классическим линиям его губ недоставало определенности. Тем не менее то ли по понимающему и сочувственному выражению лица его, то ли по неторопливости манер, то ли по приверженности к глубокомысленным фразам можно было заключить, что это скорее философ, нежели денди или праздный гуляка. Такому впечатлению способствовало и отсутствие брелоков и других побрякушек на его костюме, более элегантном, чем это обычно бывает у сельских врачей.

Придирчивые великосветские судьи, узнав о докторе, пожалуй, обвинили бы его в том, что у него скорее чересчур много идей, нежели чересчур мало, и, пожалуй, сочли бы его бесплодным мечтателем или страстным приверженцем какого-нибудь лжеучения. Что бы там ни было, мы еще убедимся, что он представлял собой редкостное для Малого Хинтока сочетание врача и джентльмена, невесть откуда свалившееся в эту деревню.

– Это необыкновенный случай, – обратился он к Уинтерборну, осмотрев больного и по его речам, виду и пульсу удостоверившись, что навязчивая идея только окрепла. – Сойдемте вниз, я хочу вам кое-что сказать.

Они спустились по лестнице, и доктор продолжил:

– Дерево надо срубить – иначе я не отвечаю за жизнь больного.

– Дерево принадлежит миссис Чармонд, и для рубки необходимо ее разрешение, – сказал Джайлс. – Миссис Чармонд уехала – придется поговорить с управляющим.

– О, так ли важно, чье это дерево: что значит дерево рядом с человеческой жизнью! Срубите его! Я пока не имею чести знать миссис Чармонд, но все же готов взять риск на себя.

– Это же строевой лес, – возразил Джайлс, который, разумеется, был бы менее щепетилен, если бы дело не затрагивало его собственных интересов. – Прежде чем срубить дерево, на нем ставят отметку: или сама миссис Чармонд, или управляющий.

– Так давайте учредим новые порядки! Как давно он страдает? – спросил доктор у Марти.

– Много недель, сэр. Ему кажется, что это дерево – злой дух, что оно околдовало его. Он говорит, что они ровесники, что оно все понимает – как человек, что, когда он родился, дерево проросло, чтобы сделать его своим рабом. Такое в Хинтоке уже бывало.

Сверху послышался голос Саута:

– Ах как оно клонится! Оно упадет на нас! Упадет! Прикончит мою бедную жизнь – а от нее зависит столько домов. Ох! Ох!

– И так все время, – сказала Марти. – Он смотрит только в окно и ворчит, когда я задергиваю занавески.

– Так срубите дерево и не думайте о миссис Чармонд! – воскликнул Фитцпирс. – Только сделать это надо вечером, в темноте, или рано утром, когда он спит. Иначе, когда дерево будет падать, он может перепугаться насмерть. Не раздергивайте занавески, пока я не приду. А я объясню ему, что все беды позади, и покажу, что дерева больше нет.

Сказав это, доктор ушел, а Марти и Джайлс решили дождаться вечера. Когда смерклось и окно было занавешено, Уинтерборн послал двоих лесорубов за поперечной пилой, и угрожавшее человеку высокое дерево подрезали у основания. Джайлс не стал его валить, опасаясь, что оно может задеть дом, и лишь на следующее утро, когда старик еще спал, вместе с работниками осторожно пригнул макушкой прочь от дома Саутов. Такую работу нелегко выполнить без шума, но все закончилось благополучно, и вяз – ровесник старого Саута вытянулся во всю длину по земле. Теперь самый неловкий или ленивый прохожий мог поставить ногу на верхние развилки ствола, куда прежде забирались лишь отчаянные смельчаки; теперь можно было вблизи рассмотреть недоступные некогда гнезда, а на ветвях, где раньше сидели лишь птицы, теперь мог отдохнуть всякий, кому не лень.

Когда совсем рассвело, явился доктор, и Уинтерборн последовал за ним к больному. Марти сообщила, что отец уже одет и готов занять свое обычное место в кресле. Войдя, они помогли усадить его, и старик тотчас начал жаловаться на дерево, которое угрожает его жизни и, следовательно, домовладению Уинтерборна.

Доктор сделал знак Джайлсу, и тот раздернул пестрые полотняные занавески.

– Дерева больше нет, сэр, – сказал мистер Фитцпирс.

Как только увидел на месте знакомого ветвистого великана квадрат чистого неба, старик вскочил на ноги, глаза его закатились, и он рухнул навзничь. На лице его проступила голубоватая белизна.

Перепуганные, мужчины перенесли его на кровать, и едва он пришел в сознание, как с губ его сорвался шепот:

– Где оно? Где оно? Где?..

Казалось, весь он оцепенел. Ошеломленные доктор и Джайлс старались помочь ему как могли, но безуспешно. До вечера они хлопотали вокруг него, но спасти не сумели. Старик промучился целый день и умер на заходе солнца.

– Черт возьми, ведь это я его угробил! – пробормотал Фитцпирс.

Глава XV

Мелбери сильно растревожила весть о смерти старика: не находя себе места, он все утро бродил по комнатам, раздумывая о случившемся. Искренне опечаленный, он испытывал беспокойство при мысли, что беда свалилась на Уинтерборна сразу после того, как столь решительно была расторгнута его помолвка с Грейс.

Мелбери негодовал на обстоятельства, наславшие на Джайлса эту вторую беду: он достаточно проучен той первой, которую сам навлек на себя.

– Как сейчас помню, когда к отцу Джайлса перешли эти дома, я ему сказал, что не надо вкладывать все деньги в собственность, которая может ухнуть в любой день, – с жаром говорил Мелбери. – Да разве он меня слушал? А теперь Джайлсу за это расплачиваться.

– Бедный Джайлс, – пробормотала Грейс.

– И знаешь, Грейс, между нами говоря, я сам себе удивляюсь. Получилось так, как будто я мог все предвидеть заранее. Мне от души жалко Джайлса, но разве не кстати ты от него избавилась! Не откажи мы ему тогда, сейчас бы у нас не хватило духу. Да-да, это очень кстати. Я ему как другу всегда помогу, но