Человек с одинаковыми зубами - Филип Киндред Дик

Тяжелая ситуация, думал он. Человек ведь ездит на работу в город. Что там, в Сакраменто, одни садисты сидят? Как так можно? Они практически фашисты. У человека вся жизнь от этого зависит. Дом. Семья.

Какая дрянь, подумал он. Паршивая грязная контора, которой наплевать на человека и его нужды. Ну нарушил он правила один раз – и что? Разве это так ужасно? Он что, кого-то ранил? Черт. Да он просто съехал задницей в канаву, поцарапал краску и выставил себя дураком. «Может, мне стоит позвонить или написать кому-нибудь в Сакраменто, – подумал он. – Посмотрим, что я могу сделать. Немного надавить, поднять шум».

«Но разве я что-то должен Уолту Домброзио?» – спросил он себя. – Он же с удовольствием плюнет мне в лицо. Он купил свой дом через меня? Нет, он пошел к дряхлому деревенщине Томасу. Он с самого начала лишил меня денег. Теперь, должно быть, я недополучил около трех тысяч долларов напрямую, и неизвестно, сколько косвенно, ведь он настраивает людей против меня». Людей в городе, которые, возможно, захотят переехать сюда. В конце концов, он весь день торчит в городе. А теперь и его жена-рукодельница тоже весь день сидит в городе, и ей нечего делать. Они могут распространять гадости об агентстве Рансибла.

Люди, которые тебя не любят, дорого стоят, думал он. Но это своеобразная плата за то, чтобы говорить вслух. Будучи прямолинейным и честным, я постоянно сталкиваюсь с разной шушерой. С идеалистами вроде Уолта Домброзио, у которых горят глаза и которые могут пригласить цветного на ужин, ведь платить за это придется не им.

Припарковав машину у дома, он поспешно поднялся по лестнице в гостиную. Джанет с Джеромом смотрели телевизор в спальне.

– Ты мне нужна на минутку, – он вытащил ее из спальни, – ты знала, что Уолта Домброзио лишили прав из-за вождения в нетрезвом виде?

Его жена заколебалась. Она уже несколько дней не пила, потому что решила снова сесть за руль. На изможденном бесцветном лице виднелись тревожные морщины.

– Ну да, – наконец сказала она, – слышала где-то.

– Почему, черт возьми, ты мне не сказала?

– Ты сам говорил, что тебя не интересуют сплетни, – она посмотрела на него с вызовом, – и я не хотела тебя волновать.

– Но почему это должно меня волновать? Мне плевать на Уолта Домброзио. Они и так не разговаривали с нами два месяца, что мы теряем? Разве нам хуже? Я бы с ними в любом случае не разговаривал, я все сказал по телефону тем вечером.

Джанет спросила:

– Когда ты звонил, ты знал, что у людей за такое забирают права? Об этом много говорят по радио. Некоторые судьи утверждают, что это незаконно, – она последовала за ним к шкафу, – это часть общегосударственной программы безопасности. За этим стоит губернатор.

– Интересно, стоит ли мне позвонить Домброзио? – спросил Рансибл.

– Зачем? – насторожилась она.

– Извиниться.

Твердо, как будто она все обдумала давным-давно, Джанет сказала:

– Тогда он поймет, что это ты.

– Нет, – возразил Рансибл, – я просто скажу, что услышал об этом и о том, как это ужасно. Это паршиво для человека, который каждый день ездит в город. Его везде возит жена, а она сущая гарпия. Танк, а не женщина. Не хотелось бы мне оказаться в ситуации, где у нее есть возможность меня унижать.

– Не звони ему, – сказала Джанет, – пожалуйста, не надо. Я никогда никому не говорила, что это ты вызвал полицию той ночью.

– Точно? – Он не мог ей поверить; он не доверял ей. Возможно, она только вообразила, что никому не рассказала. Возможно, она не собиралась никому рассказывать. Но когда она пила, язык у нее развязывался, а он прекрасно знал, что порой она выпивает днем по нескольку бокалов с другими домохозяйками: у них дома, у него дома или в одном из двух баров Каркинеза.

– Если бы он знал, что это ты, – сказала Джанет, – он бы наверняка к тебе пришел.

Но он не слушал ее. Он бродил по собственному дому, чувствуя себя очень неуклюжим.

– Что они говорят? – спросил он. – Каково общее мнение о Домброзио?

– Ты хочешь спросить, считают ли все, что с ним обошлись справедливо?

– То есть ему симпатизируют? Господи, он мог сбить любого из наших детей, а у самих Домброзио детей нет. Они о таком не думают. Это еще одна их беда. У них нет детей, поэтому их не интересуют школьные проблемы, облигации и налоговые ставки. И очень многих в округе бесят эти иностранные машины. Он отправляет свою в Сан-Франциско на техобслуживание; он не ездит в местную мастерскую, потому что она не американская. И наверняка бензин он тоже не тут покупает. Они продукты берут в местном магазине или в городе?

К этому моменту он уже так далеко отошел от Джанет, что не слышал ее ответа. В окно гостиной он посмотрел на огни Донки-холла, на стоящие рядом машины. Общественная деятельность. Улучшение жизни общества. Конкурс детских костюмов на Хеллоуин, чтобы дети не хулиганили. «А что бы я сам сделал?» – спросил он себя.

Его предложения были общеизвестны. Когда-то давно, только переехав в Каркинез, он опубликовал их в местной газете и оплатил их распространение. Два или три новых класса в средней школе – классы становились больше с каждым годом. Даже новое здание школы, с большой аудиторией и горячими обедами. Детский сад. Больше уличного освещения. Городская библиотека, работающая больше четырех часов в неделю и выписывающая другие журналы, кроме «Нешнл джиографик». Новая дорога в город – это требовалось согласовать и с округом, и со штатом. Для обеспечения всего этого нужно было бы повысить налоги, и он тоже этого хотел. И банк должен был бы выдавать больше кредитов.

Но главное: более чистая вода и более дешевое электричество. Если здесь не появится какая-то промышленность или бизнес, денег на улучшения не будет никогда. Владельцы ранчо никогда не заплатят: у них есть деньги только потому, что они очень скупы и платят за работу собственным сыновьям и дочерям. Только мельница в Олеме, электростанция «Эр-Си-Эй», небольшие розничные магазины… и, конечно, люди, которых округ нанял для расчистки дорог зимой, обрезки деревьев и вывоза сломанных веток. Когда-нибудь это все равно произойдет. Все улучшения, которые он предлагал, обязательно осуществятся. Но он хотел увидеть их при своей жизни.

И, думал он, если мы не сделаем это сами,