Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт

— A у него точно есть деньги? — спросила мать, когда Канделария сообщила, что прибыл еще один постоялец. — Пусть платит вперед. Может, мне пора переделать нос. Или убрать морщины вокруг глаз. — Она выглянула с балкона, чтобы рассмотреть его получше, и добавила: — Хотя не знаю… Вид у него не очень…

Канделария встала рядом с матерью и тоже начала его рассматривать. Он выглядел бодрее, разговорчивее, симпатичнее. Не верилось, что она могла принять его за мертвеца, впрочем, люди с тяжелой судьбой, заснув где попало, нередко кажутся мертвыми. Не успел он прийти, как уже выдирал сорняки во дворике вместе с Тобиасом, который вроде бы помогал, но на самом деле был погружен в свою апатию, в которой пребывал постоянно в последнее время. Канделария не подозревала, что брат уже не в состоянии вести счет, сколько граммов грибов употребляет. Да что там, он не мог даже вспомнить «Ворона» По, хотя наверняка пытался припомнить стихотворение с того самого момента, как увидел птицу на плече у постояльца.

С высоты балкона ей было хорошо видно брата, и она задумалась о множестве вещей, которые никогда не сможет высказать ему в лицо. Она думала о том, что они отдалились друг от друга и что она уже не знает, что ненавидит больше: его молчание или его саркастичные комментарии. Когда она глядела на него сверху, он казался совершенно незнакомым. Канделария пришла к выводу, что можно жить с кем-то под одной крышей, даже спать в одной кровати и все равно чувствовать, что вас разделяют километры. Как будто кто-то выстроил прозрачную непреодолимую стену или обрезал все нити, которые когда-то их связывали. И у нее не было ни намерения, ни желания перелезать через эту стену, потому что общество брата было ей все менее приятно. Она задумалась, чувствует ли он то же самое по отношению к ней, но не смогла найти ответа, потому что новоприбывший заговорил громким голосом, чтобы все его слышали:

— Слышишь, Эдгар? Есть ли у меня деньги, ха! У Санторо есть кое-что даже получше денег, разве не так?

Канделария быстро поняла, что человек всегда говорил через ворона, и поэтому решила общаться с ним таким же образом. Она сбежала по лестнице, перепрыгивая ступени, вышла во дворик и обратилась к птице, чтобы было понятно, что она собирается сообщить что-то важное.

— Моя мать сказала, чтобы я сказала Эдгару, чтобы он сказал Санторо, что он может остаться, но пусть заплатит за месяц вперед. А что касается вас, — продолжала Канделария, — можете есть фрукты и семена, но не вздумайте трогать жаб, птенцов, ящериц и тем более кроликов.

— Слышал, Эдгар? — сказал Санторо и сухо рассмеялся. — Девочка хочет, чтобы ты заделался вегетарианцем! Ха! Пойдем-ка лучше посмотрим комнату. — Он порылся в кармане, достал золотой самородок и сунул его в клюв ворону, чтобы тот, в свою очередь, положил его на руку Канделарии. — Учтите, если я тут останусь, то только потому, у меня кончились припасы и я умираю с голоду.

Канделария с интересом рассмотрела самородок. Она раньше никогда не держала в руках ничего подобного. Он так сверкал в лучах солнца, что и с закрытыми глазами было видно золотистый отблеск в темноте век. Она вдруг подумала о ценности вещей, о том, кто решал, что вот этот крошечный камешек ценнее, чем круглые камни ее матери или чем стволы деревьев, на которых держится весь дом.

Она быстро заметила, что Габи наблюдала за всей этой сценой со свойственной ей осторожностью. Без сомнения, она видела и нового гостя, и ворона, и сверкающий камешек, который Канделария сжала в кулаке. Габи лежала в гамаке, который они всегда вешали между двух королевских пальм. Она медленно покачивалась в одном ритме с ветром, не столько ради удовольствия, сколько чтобы оставаться незамеченной. Канделария не была уверена, какую реакцию вызовет появление нового постояльца в Парруке у такой обескураживающе непредсказуемой женщины, как Габи.

Она уже заметила, что гостье нравится наблюдать, анализировать и просчитывать все варианты, прежде чем высказать свое мнение. Она не любила действовать импульсивно. Габи была хладнокровная, как рептилия. У нее вообще было много общего со змеей, которая в данный момент украдкой поглядывала на нее из прохладной опавшей листвы. Она была склонна держаться особняком, делаться невидимой, демонстрировать некое безразличие, чтобы сбить с толку противника. Габи была наделена необычайной терпеливостью, и поэтому никто не заметил, что она лежит в гамаке, пока Канделария не посмотрела именно в ту сторону и не прочла на лице гостьи просьбу подойти поближе.

— Откуда взялся этот бедняга? — спросила она. — Надо дать ему одну из задних комнат, подальше ото всех.

— Мать сказала, ей не нравится, как он выглядит. И это я еще ей не говорила, что у него пистолет. Думаете, он опасен? — спросила Канделария.

— Что опасно, так это грибок, который пожирает его ноги. Пусть подержит их в ведре с соленой водой. Если нас что-то и прикончит, так это вонь, а не пистолет, солнышко. Я знаю таких типов. Они трусливые, всего пугаются. Живут в страхе, но сами не знают, чего боятся. Самые опасные люди — те, кто совсем не выглядит опасным. Это я тебе точно говорю. Но все равно смотри в оба.

Канделария пошла в дом, чтобы проводить гостя в комнату, и обнаружила, что он ошеломленно стоит посреди гостиной.

— Ха! У вас тут внутри дерево манго! Надо его срубить, а то потолок проломит.

— Наоборот! — возразила Канделария. — Надо его удобрять, чтобы приносило манго, и разговаривать с ним, и включать ему музыку, но этим моя мать занимается. А вы лучше ступайте за мной, ваша комната в дальней части дома.

Она проводила Санторо и оставила его принимать душ, а сама поднялась к матери, отнести самородок, который постоялец отдал в качестве платы. Она зашла в гардеробную и увидела, что мать вываливает из шкафа одежду, оставшуюся от отца. Канделария смотрела на нее, но мать ее не замечала. Она чувствовала себя одним из камней, которые глядят не моргая из всех углов комнаты. Наконец мать ее увидела и сунула ей в руки несколько брюк и футболок, отдать новому гостю. А еще пообещала, что подберет подходящие носки.

— Это папины вещи, — сказала Канделария. — Мы не можем их отдать без его разрешения.

— И что, хочешь позвонить папе и спросить разрешения?

— Да! — ответила Канделария. — Куда ему звонить?

— Если когда-нибудь это узнаешь, не говори мне.

Мать взяла золотой самородок и встала у окна, чтобы лучше его рассмотреть. По