Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт

* * *

На следующее утро завтракали все вместе. Канделария посмотрела на каждого из сотрапезников, гадая, может ли выйти что-то хорошее из этого эксперимента с совместным проживанием. Габи устроилась во главе стола вместе с Анастасией Годой-Пинто, обернутой у нее вокруг шеи. Гостья, как всегда, была в белом, а безупречная прическа показывала, как много внимания она уделяет уходу за собой. Она выглядела серьезной и почти не разговаривала. Это был первый раз, когда она села за стол со змеей. Вдобавок это был первый завтрак с новым постояльцем, а тот пришел с Эдгаром на левом плече. Ноги сеньор Санторо по-прежнему ставил в ведро с соленой водой, чтобы вывести грибок.

Дуэль взглядов продолжалась весь завтрак. Не только между гостями, но и между животными. Канделария подумала, насколько питомцы похожи на своих хозяев. Анастасия Годой-Пинто держалась настороже. Медлительность ее движений была обманчива, и когда змея высунула язык, то даже показалась опасной, что иногда важнее, чем быть опасной на самом деле. Ворон же топорщил перья и бросал ей вызов своей беспросветной чернотой. Он так впился когтями в плечо хозяина, что на рубашке выступила капелька крови.

— Ш-ш-ш-ш, — сказала змея.

— Кар-кар-кар, — сказал ворон.

Канделария была убеждена, что он пробует пищу сеньора Санторо исключительно потому, что тот его заставляет. Ворон ел неохотно, и она знала причину: вчера он нарушил свою часть договора и вечером обожрался насекомых и розовых ящериц, которые пищат и в самый неожиданный момент падают с потолка.

Поглощенный неизвестно какими мыслями Тобиас, укрывшись за маской орла, методично нажимал на ложку указательным пальцем, заставляя ее покачиваться туда-сюда. Он почти не ел бекон, только сунул ломтик в угол рта — недавно приобретенный клюв мешал ему есть. Канделария заметила, что Тобиас вошел в роль орла: употребление бекона категорически нарушало строгие вегетарианские принципы, которых он придерживался несколько лет. Он жевал так медленно и так неохотно, что это стало раздражать.

Честно говоря, Канделария еще бы подумала, что раздражает ее сильнее: апатия Тобиаса или то, как ест Санторо, который по-прежнему упорно не смешивал разные продукты. Ко всеобщему изумлению, он сначала съел мягкий сыр, а потом лепешку-арепу[7], лишив себя удовольствия их соединить. Под конец он выпил горький черный кофе, к досаде ворона, который с явной неохотой был вынужден сунуть клюв в чашку. Потом Санторо съел ложку сахара и, наконец, выпил глоток молока, которое, как и сахар, должен был бы добавить в кофе. Габи, как обычно, подолгу пережевывала каждый кусочек — ровно двадцать раз, как подсчитала Канделария. Тобиас ел, просто чтобы есть, не переставая качать ложкой, и не проявлял никаких определенных эмоций, что было странно, потому что орлы довольно эмоциональны и постоянно голодны. Как все животные, которые добывают пропитание охотой, они при любой возможности наедаются до отвала, потому что не знают, когда в следующий раз доведется урвать хоть кусочек, но насчет орлов Тобиасу еще многое предстояло узнать.

Мать, похоже, не утратила хорошего настроения, которое вызвал у нее золотой самородок, и ходила из кухни в столовую и из столовой на кухню, принося и унося блюда в радостном возбуждении. Она сыпала словами с необычным для нее красноречием. Она думала вслух и в конце концов сама же отвечала на собственные вопросы, потому что за столом каждый был слишком погружен в себя, чтобы поддерживать разговор.

— Не слишком пережарились арепы? — спросила мать.

— Так только вкуснее, — ответила мать. — Хруст — хорошее качество в пище.

Канделария подумала, что золото творит чудеса. Не зря оно так дорого ценилось и тяжело доставалось. Она уже знала, что хорошее настроение матери стоит один самородок, но пока не понимала, надолго ли этого хватит. Впрочем, она надеялась, что к тому времени, как действие самородка сойдет на нет, Санторо положит ей в руку новый.

После завтрака каждый занялся своими делами. Мать пошла на пруд загорать и кормить пиявок токсинами из своей крови.

— Какой славный день, — сказала она.

— И в самом деле славный, — ответила она.

Тобиас, вероятно, занялся сбором грибов, потому что его запасы уже были на исходе. Он жаловался, что с каждым разом они кончаются все быстрее, но Канделария знала, что он просто принимает их все больше. Они уже не действовали на него так, как прежде, и от двадцати граммов, которые уносили его за облака, эффект был теперь почти нулевой. А возможно, брат отправился на поиски мертвых кроликов. Эта мерзкая привычка появилась у него недавно, и Канделарию выворачивало от одного вида этого занятия. Она часто замечала, как брат ходит среди разлагающихся трупов, и это ее ужасало, потому что в детстве она думала, что смерть заразна: тронешь что-то мертвое — и тоже умрешь. Однажды одна увидела, как пара орлов пожирает тошнотворную кучу мяса и внутренностей, и почему-то подумала про брата. Воображение завело ее в такие тревожные дали, что пришлось запереться в ванной поблевать, и потом она еще несколько ночей не спала. С тех пор она избегала всякого физического контакта с Тобиасом.

Санторо попросил разрешения взять машину, чтобы съездить в деревню и кое-что прикупить для своей системы безопасности — так он сказал ворону. Канделария видела, как он берет с собой пистолет, и решила, что это на случай, если он столкнется с каким-то врагом. Она еще не знала, что пистолет для этой цели никогда не использовался, ведь врагов, которых носишь в мыслях, пули не берут.

Соленая вода, похоже, за один-единственный вечер подействовала на его ноги больше, чем на китов за все годы: сеньор Санторо смог надеть приличные ботинки, которые принесла ему Канделария, из тех, что ее отец уже никогда не будет носить. Ботинки оказались ему велики, но он решил проблему, надев две пары носков, что встретило живое одобрение матери. Носки, тоже отцовские, были чистые и сухие и тем самым должны были предохранить его от появления нового грибка. Эдгар так и сидел у него на левом плече, и Канделария заметила в клюве ворона очередной самородок. Она предположила, что Санторо будет им расплачиваться за покупки в деревне, и, пользуясь случаем, заказала зеркало в полный рост — она уже устала угадывать свой силуэт в оконных стеклах, и ей надо было репетировать уверенную позу, чтобы выглядеть красивее, или же прихорашиваться, чтобы выглядеть увереннее. Она пока так и не решила, уверенность ли происходит от красоты, или наоборот,