Завет воды - Абрахам Вергезе

Информационная грифельная доска отделения похожа на табло на Центральном вокзале, но исписана символами вроде «Б3ЖР2 ПРПО» (третья беременность; два живорожденных ребенка; преждевременный разрыв плодных оболочек). Мариамма подходит к Акиле со спины, но у сестры есть глаза сзади.

— Внимание, леди! — возглашает сестра. — Доктор Мариамма на месте! Не сдерживайтесь больше, хорошо? ТУЖЬТЕСЬ, ТУЖЬТЕСЬ!

Акила улюлюкает собственной шутке. Никто, кроме Мариаммы, не замечает ничего особенного, но сама Мариамма с трепетом слышит «доктор» перед своим именем.

— Привет, сестра. — Мариамма кладет на стойку ветку жасмина.

Мариамма покровительствует одной старушке неподалеку от общежития, которая целыми днями плетет венки, молниеносно двумя пальцами завязывая узлы, которые сделали бы честь любому хирургу. Лицо и тело у нее в уродливых шишках, некоторые размером с небольшой шарик, а некоторые с целую сливу. Заболевание называется нейрофиброматоз, или болезнь Реклингхаузена, — доброкачественные фиброзные опухоли, что образуются на кожных нервах. Вероятно, знаменитый Человек-слон, Джозеф Меррик, страдал вариантом нейрофиброматоза.

— Айо! У кого здесь есть время на жасмин? — Сестра подносит цветок к носу. Но с улыбкой. — Иди проверь номер три. Там щипцы, которые я приберегла для тебя. — А потом кричит во весь голос: — ВНИМАНИЕ ВСЕМ! НАМ ПРЕДСТОИТ ГОРЯЧИЙ ДЕНЕК! НУТРОМ ЧУЮ!

Тут никогда не бывает не горячих деньков или чтобы сестра не чуяла их нутром.

У женщины малаяли на третьей каталке лежит под ягодицами оранжевая пеленка, свисающая по краям. На пеленке стойкое генциан-фиолетовое пятно от бесчисленных женщин-предшественниц. Когда Мариамма, надев перчатки, вводит указательный и средний пальцы в родовой канал и раздвигает их буквой V, пальцы едва касаются стенок шейки матки: раскрытие полное. Информационная доска сообщает, что роды длятся уже семь часов, но головка ребенка, кажется, застряла в тазу. Мариамма прикладывает воронкообразный стетоскоп — фетоскоп — к растянутому животу. Даже в гробовой тишине плод слышно плохо. Акила говорит, что нужно «представить сердце ребенка», чтобы услышать его отдельно от материнского. Представить! И вдруг она слышит его — будто стучит дятел с тупым клювом. Меньше восьмидесяти уже повод для тревоги, а у этого малыша шестьдесят. Вот теперь Мариамма заволновалась.

— Сестра! — зовет она, но Акила уже катит тележку с инструментами.

От щипцов, только что извлеченных из стерилизатора, поднимается пар. Тесемки пластикового фартука, который хватает Мариамма, еще влажны от предыдущего использования. Она обезболивает новокаином кожу вульвы с одной стороны от средней линии и делает надрез. Крошечные пульсирующие ручейки крови струятся вслед за изогнутыми ножницами для эпизиотомии. Раньше Мариамма только однажды пользовалась щипцами. Парные щипцы похожи на изогнутые сервировочные ложки с длинными тонкими ручками; когда ложки (или «лопасти») ложатся правильно, обхватывая головку ребенка, ручки можно свести вместе и закрепить. Но к тому моменту, когда в родах нужны щипцы, головка ребенка превращается в мягкое распухшее образование, на котором трудно найти ориентиры. Помогая себе указательным и средним пальцами, она аккуратно заводит левую лопасть на головку ребенка, потом то же самое повторяет с правой. Тихо молится, чтобы лопасти захватили череп с боков, а не сплющивали лицо. Но, как ни старается, не может свести рукоятки. Излишнее усилие может сокрушить череп. И когда она уже отчаялась, из-за плеча появляется рука Божественной Акилы, чуть поправляет одну из лопастей, и вот рукоятки, щелкнув, закреплены. Сестра исчезает.

Но стержень, который Мариамма пытается прикрепить к рукоятке, не подходит! Надо было проверить заранее. И вновь из-за плеча тянется рука Божественной Акилы и завершает сборку, несмотря на несоответствие деталей. Мариамма покрепче упирается ногами в пол, готовясь тянуть. Акила ставит позади Мариаммы стажера — на случай, если та шлепнется на спину, когда появится головка. Со следующей потугой Мариамма тянет.

— Айо, и это вы называете тянуть, доктор? — кричит Акила с другого конца палаты, даже не глядя. — Ребенок втащит вас внутрь вместе с тапочками, если не будете стараться как следует.

Мариамма чуть приседает и тянет изо всех сил. Голова ребенка садится на мель в районе крестцового мыса.

— Сестра! — скрежещет зубами Мариамма.

— Все будет хорошо, ма, — отзывается Акила из-за стойки, а потом кричит кому-то другому: — Доктор, когда вы закончите зашивать швы на промежности, ребенок уже в школу пойдет!

И все правда становится хорошо, потому что внезапно появляется головка. Но если бы не опора в виде стажера, Мариамма с младенцем непременно растянулись бы на мокром полу. Обмякшее синее существо пострадало из-за щипцов — у него яйцеобразная голова. Мариамма лихорадочно отсасывает грушей слизь изо рта младенца, но тщетно. Нежно дует ему в лицо. Никакого результата. Мать смотрит в ужасе. И вновь возникает одна из десяти рук Божественной Акилы и шлепает попку младенца, и тот, вздрогнув, издает пронзительный крик.

— Так лучше, ма? — во весь рот ухмыляется Акила, подразумевая «лучше-снаружи-чем-внутри», но не произнося вслух.

Мариамма так счастлива, что готова разрыдаться. Крошечные кулачки подняты в воздух… Она вдруг вспоминает Ленина, и слезы уже на подходе.

— Алло, мадам Мариамма! — кричит сестра, теперь уже от автоклава. — Если не собираетесь перерезать пуповину, будьте любезны, передайте ножницы ребенку. Хватит уже мечтать!

Всевидящая Акила и мысли читать умеет. Мариамма перерезает пуповину и принимается устранять последствия эпизиотомии.

Как только закончу сегодня, признаюсь Акиле. Расскажу ей все. Не могу больше держать это в себе.

Много часов спустя, в конце смены, она зовет Акилу выйти на минутку. И, запинаясь, выкладывает свою тайну. Акила хохочет во весь голос.

— Ма, каждая студентка, которая проходит через наше отделение, думает, что беременна. Иногда даже отдельные дурные парни! Ложная беременность, так это называется. Но я всем им говорю — как это вы можете быть и девственницами, и беременными? — И Акила опять разражается смехом.

— Сестра… Я не девственница, — тихо признается Мариамма.

Теперь Акила разглядывает ее с любопытством. Берет Мариамму за подбородок, поворачивает лицо в одну сторону, в другую.

— Ма, я начала работать в акушерстве, когда тебя еще на свете не было. Акила знает, когда женщина беременна. Я знаю, когда Бог