Собрание сочинений в десяти томах. Том 1 - Юзеф Игнаций Крашевский

Пока собирались гости — Мышки, Стиборы, родные, знакомые и друзья — и ещё не начинался обряд постригов, за едой и питьём завязался разговор.

Младший путник снова стал уговаривать полян объединиться с братьями моравами, чехами и другими для противоборства немцам, ибо от них всем им грозила великая опасность, а одолеть их «слово» могло только общими усилиями.

Мышки возражали:

— Дайте нам сперва избавиться от своего зла и вырвать его с корнем, а потом мы подумаем, кого сажать на его место.

К полудню избу, двор и лужайку за деревьями заполнили гости. Близилась минута, когда должен был совершиться обряд постригов. В семьях обязанности жреца обычно выполнял глава дома: отец совершал жертвоприношения и водил, когда требовалось, к святым местам. Достигнув семи лет, мальчики из рук матери, из-под женского надзора переходили под власть отца, дабы исподволь подготовиться к будущему ремеслу воина, земледельца и охотника… Однако большей частью у славян в те времена, как и поныне у многих кавказских племён, мальчиков поручали заботам дядьев или старших братьев, памятуя, что отцовское сердце нередко оказывается чрезмерно мягким и снисходительным, а излишняя суровость могла бы ослабить те узы любви и уважения, которые должны соединять отца с сыном.

Под старыми деревьями неподалёку от сбитых из досок; столов, покрытых браными скатертями, бил источник, почитавшийся священным, а рядом с ним испокон веков лежал камень, на который возлагали жертвоприношения.

Когда все собрались, привели мальчика в белой одежде, с длинными распущенными волосами, которых с рождения не касались ножницы; со слезами на глазах мать передала его в руки отцу.

Пяст приготовился принять у неё ребёнка и, когда тот бросился к его ногам и обнял колена, поднял его и окропил водой из источника. Затем взял лежавшие наготове ножницы, подстриг несколько волосков на лбу и отдал ножницы старейшинам и другим гостям, которые понемногу подрезали их кругом. Срезанные волосы тщательно собрали и закопали под камнем, чтобы они не попали в огонь, что, по поверию, причиняло вред.

Когда пришло время наречь мальчика, который доселе назывался только Пястовым сыном, хозяин обратился к младшему чужеземцу с просьбой придумать имя.

Он поднялся и подошёл к старику.

— Если я должен дать имя мальчику, позвольте мне сделать это по нашим обычаям и дать его вместе с благословением… Бог, в которого веруют чехи и моравы, такие же, как вы, дети «слова»[98] — бог и отец для всех… Итак, во имя отца и сына и духа святого крещу и нарекаю его именем Земовид. Да будет ему даровано видеть землю свою спокойной и счастливой.

С этими словами он смочил пальцы в воде и начертал на челе отрока крест.

Услышав это прекрасное имя, все возрадовались, а Пястун, подойдя к чужеземцу, хотел одарить его чем только мог, но тот сказал, что никаких даров не принимает, ибо дал обет бедности; молвив это, он отошёл в сторону, чтоб не мешать совету старейшин, так как время было горячее и всех точила тревожная дума о войне.

Все оглядывались на озеро, где сурово и грозно высилась башня, пылавшая ночью огнём, словно желая сказать: «Я вас не боюсь! Вы сзываете народ против меня, а я вызываю вас!»

— Впрах разнесём последнее гнездо Попелеков! — вскричал Мышко Кровавая Шея, показывая на башню. — Да приведись нам осаждать её не один, а десять месяцев, всё равно мы возьмём их, хоть измором…

— Так-то оно так, — возразил Стибор, — но в роду их остался Милош со своим сыном и — что хуже — двое сыновей Хвостека, которых мать отправила к деду немцу… они уже выросли и, наверное, придут требовать своё наследие… Это война не на один месяц, а на годы и, может быть, долгие годы; война не с одним Хвостеком, а с немцами, которые выступят в его защиту…

— Милош — старик, убитый горем, его нечего бояться! Он будет спокойно сидеть в своём городище… А если понадобится сражаться с немцами за наши попранные права, — что же делать!

Возможность длительной войны никому не была по душе, и каждый вздохнул про себя, ибо она выгоняла из дому, забирала людей, лишала покоя и отдыха, вынуждая сменить пашню и плуг на оружие и коня.

Однако поступить иначе уже не было возможности. Огненные вицы созвали весь край, и каждый шёл с тем, что не успокоится, пока не восторжествуют исконные их права.

Старики ещё вели беседу, когда из соседней рощи показались женщины и девушки, певшие хором пострижную песню; все умолкли и стали слушать. Песнь эта была так стара, что молодое поколение даже не могло её понять: в ней упоминались давно забытые боги и жертвоприношения, которых уже не умели совершать. Она взывала к ясному солнцу, прося его озарить лучом счастья голову мальчика, и к росе — чтобы она окропила его и помогла ему расти, и к воде — чтоб она напоила его жизненной силой и мужеством, и к земле — чтобы вселила в него разум и чтобы мальчик рос, как дуб, сиял, как звезда, и, как орёл, обрушивался на врагов… Потом все хлопали в ладоши и с криком: «Лада! Лада!» — отгоняли от него чёрных духов, порчу и прочее зло. По обычаю, мать принесла венок из трав, дающих здоровье и счастье, и возложила его на голову отроку. Она сплела его из девесила, сердечника, росянки, царской свечи, чернобыльника и веток омелы.

Едва окончили эту песню, как начали новую — повеселее, и так одну за другой хором пели их женщины, стоявшие в стороне от мужчин.

Наконец, встал отец и, взяв мальчика за руку, пригласил всех своих гостей идти с ним на жальник — поклониться духам предков и возложить на их могилы обетованную жертву. Хватились чужеземцев, которым хотели предоставить почётное место в шествии, но, сколько ни искали их кругом, так и не нашли. Они исчезли, оставив в горнице на столе подарок для Земовида — блестящий, как золото, крестик. Остальные гости отправились на жальник с чашами, в которых несли жертвоприношения. Посреди жальника высился курган Кошичека, отца Пястуна, дедов его и прадедов. Здесь погребали их испокон веков, начиная с тех пор, когда их усаживали в каменные могилы, и по нынешнее время, когда стали сжигать останки и хоронить пепел в скудельницах и урнах. Многие гости принесли с собой чарки с мёдом и выплеснули его на могилы. Снова подошли женщины и,