Без времени и места - Михаил Чумалов

Валера как бы нехотя согласился, и Лоху не осталось выбора: оказаться единственным в компании, кто испугался крупной игры, не позволяла гордость восточного человека.

Лох, как и Георгий, ехал в Харьков. Поэтому играть решили на время: закончить игру за десять минут до харьковской остановки, чтобы успеть подсчитать результат и расплатиться. Лох, конечно, и не догадывался, что главный сюрприз ждёт его в самом конце игры.

* * *

Веселье в двенадцатом вагоне не утихало. Песни перемежались анекдотами и забавными историями из жизни. Банка с портвейном пустела на глазах. Когда устали петь, Серёга достал из сумки колоду карт и научил всю компанию забавной игре «Кукареку». Следующие минут сорок вагон сотрясали смачные шлепки рук по столу, кукареканье и взрывы смеха. Радостно было не только игрокам, но и всем вокруг. Даже Пшеничные Усы не сдержался и прятал улыбку в этих своих усах.

Единственной из окружающих, кого не радовали, а раздражали и пение, и анекдоты, и этот весёлый кавардак за спиной, была Алёна. Она не могла понять, как могут веселиться люди, когда мир полон предательства и боли. Шёл уже седьмой час её добровольного затворничества под простынёй, левый бок её онемел от неподвижного лежания, давно хотелось в туалет, но спуститься к людям было выше её моральных сил. Запас слёз казался неиссякаемым.

Хуже всего было то, что её по-прежнему, несмотря на смертельную обиду, тянуло к Славе на почти животном уровне. В ней оживали прежние ощущения, она почти физически почувствовала мягкость его мальчишеских губ, гладкость шелковистых волос, дурманящий запах кожи, и сладкая волна возбуждения прокатилась по её телу от шеи до пяток. Разбуженная плоть требовала своего.

Никогда, никогда больше она не испытает этих удивительных ощущений – это было Алёне очевидно. Никогда мужская рука не коснётся её тела. Представить кого-то другого на месте Славы мозг отказывался. Впереди серая, постылая жизнь, не расцвеченная радостью физической близости. Тогда зачем она нужна? Не лучше ли закончить её сейчас, на подъеме эмоций, чем обречь себя на мучительное затухание чувств?

Алёна погружалась в мизантропию, как пчела, увязшая в патоке. Из института её, видимо, исключат. Как она оправдается за это перед родителями? Они столько сделали для того, чтобы Алёна туда попала, отказывали себе во всём, нанимая репетиторов. Как они были счастливы, когда она успешно прошла отбор. Нет, объяснения с родителями надо избежать любой ценой. Получается, что выход есть только один. Да, только так…

Решение принято. Но как его осуществить? Выйти на остановке и броситься под поезд, как Анна Каренина? Нет, это слишком театрально. И, наверное, очень больно. Алёна представила себе хруст раздавленных железом костей, и её передернуло. Вскрыть вены в туалете? Бритва у неё с собой… Тоже не подходит. Алёна панически боялась вида крови. Да и не дадут ей закрыться в туалете на долгое время. И тут Алёна вспомнила, что в её сумке лежит нераскрытая пачка снотворного. Вот оно! Нужно только спуститься вниз за водой и – незаметно и без боли уснуть навсегда. Умереть во имя любви – только так можно оправдать своё существование на этом свете.

Всё стало простым и ясным, и у Алёны отлегло на душе. Когда эти бузотёры за спиной успокоятся наконец и лягут спать, она тихонько проскользнёт в тамбур, наберёт воды и примет спасительное лекарство. А пока она закрыла глаза и стала представлять себе, как Слава ласкает её тело. Ей было тепло и спокойно, и она задремала.

…Проснулась Алёна от того, что кто-то дернул её за штанину. Алёна замерла, но неизвестный был настойчив: дёрнул ещё раз, другой, третий.

– Петрович! А, Петрович! – раздался за спиной мужской голос. – Петрович! Просыпайся. Давай кирнём. У меня водка есть.

Алёна не выдержала и обернулась. В проходе стоял Земеля. Одной рукой он вцепился в Алёнин клёш, в другой была неизменная бутылка. Увидев вместо неизвестного нам Петровича девичье лицо, припухшее от слёз, со следом от подушки, обрамлённое прядями нечёсаных светлых волос, но всё равно юное, прекрасное и безмерно удивлённое, сержант окаменел, словно узрел не девушку, а чудовище. Челюсть его отвисла, глаза выкатились, и лицо приобрело выражение до такой степени дурацкое, что Алёна улыбнулась, в первый раз за последние дни. Несколько мгновений эти двое смотрели друг на друга, а затем Земеля, не произнеся ни звука и не спуская глаз с Алёны, с тем же выражением на лице стал пятиться назад и исчез где-то в проходе.

Вся эта сцена выглядела настолько комически, что обитатели четвёртого купе покатились со смеху. Теперь они все смотрели на Алёну, а Алёна на них. Алёна увидела молодые, красивые, смеющиеся от души лица и прыснула сама. Напряжение последних дней разом покинуло её, будто она скинула с себя тяжёлые, сковывающие движения рыцарские латы.

– Спускайтесь к нам, – предложил парень с хэмингуэевской бородкой. – У нас весело. У нас вино есть.

«А он ничего так, даже красив, – подумала Алёна. – Немного похож на Славу, только выглядит постарше и более мужественно». Лежать на полке ей надоело до смерти.

Вскоре Алёна уже сидела за столом рядом с Андреем, отхлебывала портвейн из гранёного стакана, смеялась над анекдотами и вместе со всеми кричала «кукареку» при появлении шестёрки. Мысль о том, что ещё час назад она собиралась отравиться, казалась теперь дикой. В девятнадцать лет трагедии переживаются быстро.

А Андрей, забыв про Наташу, во все глаза глядел теперь на Алёну. Восторгу его не было предела: Алёна без сомнения оказалась самой красивой девушкой в их компании. Она обладала тонкими чертами лица, глубокими голубыми глазами и длинными ресницами, волнистыми светлыми волосами ниже плеч, длинными нервными пальцами, словом, была красива утончённой изысканной красотой, а печать недавнего страдания только оттенила эту красоту.

Что ж, история Славы и Алёны закончена, и началась другая история. Но я, по праву автора, хочу сделать одно заявление. Я хочу обратиться к Славе с такими словами: «Хотя я сам тебя придумал, не могу не сказать: ты, Мстислав, самовлюблённый болван. Пройдёт немного времени – ты сам не заметишь – как исчезнет юношеская припухлость твоих щёк и губ, как плешь проест твою роскошную причёску, как округлится животик, потухнет взор, ослабеют члены, и женщины перестанут бросать на тебя восхищённые взгляды. И тогда вспомнишь ты