Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

самомоднейшего визитного туалета красавицу жену. Он подставил ей затем локоть и повел вверх по ступеням лестницы с ловкостью самого завзятого светского элеганта. Пребывание в Париже так и отзывалось в том особом шике, очень похожем на то, что на православном языке называется «с кондачка», сказывавшемся в его подрагивавшей при этом походке и особой старательности, с которою он норовил идти в ногу с медленно двигавшеюся, благодаря узким своим юбкам, спутницей своей.

Хозяйка ждала их в гостиной.

Пров Ефремович, никогда не видавший ее до тех пор (он до того времени бывал во Всесвятском единственно по делам и виделся там только с Борисом Васильевичем), расшаркнулся пред нею еще за десять шагов, откинув левую со шляпой руку в сторону, a правую приложив к сердцу. Антонина Дмитриевна спокойно и величаво, будто королева, осчастливившая посещением своим дом одного из ее подданных, подошла к Александре Павловне и, неторопливым движением склоняя голову, произнесла негромко:

– Je tenais a me rappeller à votre souvenir, madame, en qualité de voisine1.

– Prenez place je vous prie2, – пролепетала на это в ответ та с какою-то робостью.

И действительно, эта блестящая светская женщина, этот поражающий «прелестью ансамбля и гармонией подробностей» туалет, самоуверенность каждого движения, взгляда и вместе с тем «несомненная distinction3», веявшая, казалось, от этой женщины вместе с исходившим от нее едва слышным, но сладко проникающим запахом ее духов, навели на бедную Александру Павловну, так давно не бывавшую «dans le monde»4, какой-то инстинктивный страх. Она почувствовала себя «такою провинциалкой» пред этою представительницей «de toutes les élégances»5, как выражались, вспоминала она теперь, французские газеты про эту сидевшую у нее теперь в гостиной «русскую звезду всемирного Парижа»… «О чем говорить мне с нею?» – думала она с тоской.

Но та, будто нисколько не замечая ее замешательства, поставила ее тотчас же à l’aise6, заговорив о брате ее, генерале Лукоянове, много уже лет состоявшем военным агентом при одном из европейских правительств и которого Антонина Дмитриевна «очень часто видала в Париже, a нынешнею зимой и в Риме».

– Мы с ним так давно не видались, – вздохнула Троекурова, – что я бы его, кажется, теперь и не узнала совсем; он и не пишет никогда, точно чужой стал…

– Большой поклонник моей супруги! – приятно осклабился Пров Ефремович.

– Je l’aime beaucoup7, – уронила в свою очередь его «супруга» со своею царственною величественностью.

– Борис Васильевич! – воскликнул в это же время громко муж, поднимаясь навстречу входившему в комнату Троекурову.

– Здравствуйте, Пров Ефремович, очень рад вас видеть.

Он пожал ему руку и склонился пред женой его холодным, но изощренно учтивым поклоном благовоспитанного человека и хозяина.

Она медленно протянула ему руку и, как бы не замечая, пожимает ли он ее или нет, обернулась к хозяйке:

– Ваш муж решительно избегал меня за границей, mais j’espère que vous le ramènerez à de meilleurs sentiments pour moi, chère madame, et que nous ferons bon voisinage8.

Троекуров притворился, будто не слышал, но Александра Павловна совершенно сконфузилась от этих слов:

– Mais certainement, madame9… Я так люблю сестрицу вашу…

– Да, я знаю, вы и генерал всегда ее предпочитали мне, когда я еще в девушках бывала здесь с нею; ведь мы с вами очень давнишние знакомые, – примолвила она к этому таким неожиданным тоном bonne enfant10, что у Александры Павловны и сердце размякло. «Она очень много выиграла с тех пор, как замужем», – подумалось ей.

– Да вот и сама mademoiselle Anastasie! – воскликнула она, ласково кивая на входившую Ларину.

– Здравствуй, Тоня, – приветствовала сестру та и, обменявшись рукопожатием с шурином, присела к дивану, на котором беседовали гостья с хозяйкой.

– A как чувствует себя наш почтеннейший Павел Григорьевич? – спрашивал между тем Бориса Васильевича Сусальцев. – Узнав о смерти его братца, я разлетелся было к нему в Углы, да узнал там, что и с ним этот недуг приключился и что он в настоящую пору находится под вашим дружеским, так сказать, кровом. Очень бы желал засвидетельствовать мое высокопочитание этому достопочтеннейшему патриарху нашему.

– Несколько позднее разве: он об эту пору обыкновенно отдыхает.

– Искренно уважаю человека… Во всяком случае, очень прошу ваше превосходительство выразить ему от меня мое искреннейшее…

Он не договорил слова, шаркнул, сидя, ножкой и приложил руку к сердцу.

Антонина Дмитриевна между тем полуиронически, полуодобрительно сообщала Троекуровой о страсти мужа ко всяким переделкам, украшениям и улучшениям, производимым им в своем Сицком:

– Cela tourne à la monomanie11, – усмехнулась она чуть-чуть своими пышными и надменными губами.

– Смею надеяться, – ввернул тут же Пров Ефремович, чувствовавший себя как-то особенно в ударе вследствие мало почему-то ожиданного им ласкового приема жены его «генеральшей», – смею надеятся, что вы, сударыня, с его превосходительством Борисом Васильевичем… и со всею семьей не откажете по-соседски приехать к нам на денек хлеба-соли нашей откушать…

– Ах, Боже мой, конечно, я непременно… – залепетала опять Александра Павловна, взглядывая на мужа.

– Да уж позвольте без церемоний без этих визитных, a по-настоящему, как водится в деревне.

Антонина Дмитриевна повела головой:

– Sans façons oui, n’est-ce pas12?

– Да вот-с позвольте, – продолжал совсем уже расходившийся Сусальцев, – мы с женой ждем на будущей неделе одного ее хорошего знакомого, Борис Васильевич с ним, наверное, тоже знаком, Алексей Сергеевич Колонтай… Изволите наверное знать, ваше превосходительство?

Троекуров усмехнулся:

– Знаю с ротмистрского чина.

– Изволите видать, угадал… Так он вот обещал быть, и с племянником своим, Савиновым, Аполлоном Савельичем, что назначен к нам губернатором… Может, повидаться с ним вам интересно будет, так милости просим в ту пору на скромную трапезу, чем Бог послал.

Веки Бориса Васильевича нервно моргнули, но он не почел себя вправе отказывать и наклонил молча голову в знак согласия.

Внимательный наблюдатель мог бы заметить по легкому дерганью лицевых мускулов сидевшей на диване красивой барыни, насколько коробил ее внутренно купецкий тон приглашений ее мужа, но она со свойственным ей тактом не почитала удобным осадить его в «этом доме».

– 13-Laissez moi de mon côté vous dire sans phrase: venez, chère madame, – сказала она, протягивая любезно руку Александре Павловне. – Et avec votre charmante demoiselle, n’est ce-pas-13? – примолвила она, оглядываясь, как бы ища глазами ту, к которой относился этот лестный эпитет.

– Я не знаю, где она, Маша… Не уехала ли верхом? – обернулась Троекурова к Настасье Дмитриевне.

– Нет, я ее видела с четверть часа тому назад в саду, – ответила та.

– A вы, сестрица, – обернулся на нее в то же время шурин, –