Собрание сочинений в десяти томах. Том 9 - Юзеф Игнаций Крашевский

Зебжидовская молча какими-то безумными глазами бессмысленно смотрела в окно. Она хоронила все свои надежды: Михаил король, на недосягаемой высоте, а она одинокая… сирота навек!..

Его воцарение не радовало ее, она знала его слишком хорошо, она знала, что он сотворен не для трона, что на нем он может стать лишь жертвой.

В тяжелом ожидании прошло много времени; раскачались колокола всех костелов, гром пушек доносился до домика, и эти проявления торжества наполняли сердце княгини Гризельды все большей тревогой.

Наступал вечер.

На улице слышался шум, стук колес — у ворот остановился большой кортеж, сопровождающий нового государя, который бежал взволнованный к матери.

Она хотела встать ему навстречу, но силы ей изменили.

Вишневецкий, в сопровождении Любомирского и ксендза Ольшевского, вбежал в комнату и пал на колени пред матерью, заливаясь слезами.

— Благослови, — проговорил он тихо, обнимая ее ноги, — благослови, матушка, свое дитя!

Трогательна была эта картина величества, преклоняющегося перед святостью материнского сана.

Никто из присутствующих не мог удержаться от слез, и у каждого в глубине его души шевельнулась мысль, что царствование это как-то, странно начинается со слез.

Епископ холмский и староста спижский через короткое время сочли нужным оставить мать с сыном вдвоем. Любомирский только предупредил, что потом он заедет за свояком, чтобы проводить его в королевский замок, где он уже должен был провести ночь, так как на следующее утро нужно было уже обсудить и вырешить тысячи разных дел.

Король просил лишь, чтобы его, хоть на несколько часов, оставили одного, с матерью.

Елена, придя в себя и возвратившись в комнату, стояла дрожа, всеми почти забытая; в сторонке и грустными глазами смотрела на товарища своей юности.

Только по выходе епископа, кустодия и Любомирского Михаил начал искать ее беспокойным взглядом, подошел к ней и, схватив ее за руку, прижал к своему сердцу.

Без слов смотрели они друг другу в глаза…

Княгиня Гризельда понемногу приходила в себя. Она потребовала от сына, чтобы он ей объяснил, как могло произойти то, что случилось. Ведь, никто не приготовлялся, не хлопотал, не думал об этом избрании. Михаил с утра уехал как обыкновенно, не предчувствуя того, что его ожидало.

— Один Бог, который управляет людскими судьбами, — ответил сын, — ведает, как исполнилась Его воля надо мной.

Я спокойно стоял у сандомирского знамени, не предугадывая ничего. Я слушал гам, смех и говор… До моих ушей долетело имя Поляновского… Затем, не знаю откуда, раздалось в воздухе мое имя… Сначала я не понимал ничего…

"Я не верил своим ушам, сопротивлялся, отпрашивался… Голоса увеличивались, росли, шляхта стала сбегаться толпами, обнимая мои ноги, бросая вверх шапки, радуясь, а у меня слезы покатились из глаз…

Я, принимая это за недостойное надругательство, сердился…

Увы, произошло в действительности то, чего никто в мире не мог предвидеть.

Меня ввели в павильон, из которого значительная часть сенаторов с примасом удалились в город… остались только Пацы, Ольшевский, Любомирский, который собственно и заместил Потоцкого. Не знаю, сколько времени продолжалось замешательство и неуверенность, но за павильоном шляхта грозно роптала, настаивая на провозглашении.

Не знаю также, добровольно ли или по принуждению вернулся примас, когда стали требовать у епископа вице-канцлера, чтобы он провозгласил избранного.

Ах, каким взглядом беспощадной ненависти пронзил меня примас! С какой гневной гордостью приветствовал меня Собесский! С какой насмешкой — Морштын…

Этих глаз не забыть мне во всю мою жизнь!"…

Мать уже с чисто женской заботливостью начала раздумывать о предметах первой необходимости. Дома денег было мало. Михаил обшарил свои карманы и положил на стол все, что нашел у себя. Елена прибежала с целой домашней кассой. Все это, вместе собранное, составило такую ничтожную сумму, что ссуда, которую предлагал было ксендз Фантоний оказалась необходимостью.

Ни новоизбранный король, ни мать его не представляли себе, как они справятся завтра же с удовлетворением всех необходимых требований. В каретнике под навесом стояла одна лишь старая, подержанная карета, с заплатанными стенками, коляска и телеги. У верховой лошади не было ни статности, ни сбруи, соответствующих сану государя. Любомирский уже предложил весь свой выезд, но этого было мало. Обратиться к Собесскому, как к гофмаршалу, чтоб он возил на своих конях, не позволяла гордость.

Положение было трудное.

Враги следили и могли использовать удобный случай высмеять этого "короля черни", "избранника серых зипунов".

Печаль покрыла лица. Княгиня Гризельда шла в своем уме дальше этих повседневных забот, стараясь отыскать для сына друзей и защитников, она смогла насчитать лишь очень скудную горсточку их!

Вечер среди этого разговора, прерываемого повествованием, проходил быстро. Только теперь вспомнили, что Михаил за весь день ничего почти не брал в рот.

Елена побежала приготовить ему наскоро что-нибудь поесть.

Потом он с нею вышел в столовую, так как княгиня захотела помолиться.

Михаил точно пьяный, держась за руку Елены, притащился к столу, и только вино подкрепило его несколько. Сели, как в былое время, друг против друга. Зебжидовской пришло в голову, что, наверное, в последний раз им удалось так запросто по старой привычке быть близко друг к другу, и она опять расплакалась и, закрыв лицо руками, рыдала.

— Елена! Ради Бога, — начал король, — не лишай меня мужества!

— Для меня все кончено, — сквозь слезы воскликнула Елена, — мое счастливое житье кончается сегодня. Что мне делать?!

— Сестра ты моя милая, — перебил Михаил, — не отымай от меня силу, мне как раз теперь больше всего нужно ее. Ничто не изменится, ничто не может измениться в моем сердце по отношению к тебе. Будешь тем, чем ты была, — моей драгоценнейшей Еленой… наравне с моей матерью, с существом, которое я нежнее всего люблю на свете и обожать не перестану!

Елена, несмотря на все усилия, не могла успокоиться и остановить слезы:

— Прости, — сказала она, наконец, — это слезы эгоизма — они последние! Я не могла их удержать. Я думаю и представляю себе наше одиночество и сиротскую долю. Они тебя захватят, увлекут, не дадут передохнуть, не будет у тебя ни одной свободной минуты для нас. "Король"!., ты теперь не король, а невольник их и жертва.

Тихое, мирное, бедное наше счастье разлетелось и разбилось навеки… Ах, если бы ты, по крайней мере, мог быть счастливым!..

— Я? — подхватил Михаил, — я на это даже и не надеюсь… я не считаю это возможным!..

Я знаю, что меня ожидает… Если бы ты видела эти физиономии, которые сулили мне неутомимое преследование и войну!.. Если бы ты только могла представить себе, с каким