Я и моя судьба - Лян Сяошэн

три раза в день, в любую погоду. Размещавшиеся на нескольких улицах торговые лавки представляли собой короба без окон и дверей. Внутренняя часть таких лавок отделялась от улицы самыми обычными досками. В погожие дни все доски убирались, и лежавший внутри товар был виден как на ладони. А вот в пасмурные дни каждый из хозяев сам решал, сколько досок ему убрать. Поскольку устройство у всех лавок было одинаковым, то выглядели они весьма однообразно. Чтобы избежать схожести, продавцы стали выражать свою индивидуальность прямо на досках-перегородках: одни рисовали на них узоры краской, другие что-то вырезали. Лично меня такие улочки привлекали больше всего.

Еще до моего рождения в нашем доме появилась фотокамера. Когда я начала учиться в средних классах, фотокамера практически полностью перешла в мое личное пользование. Пристрастившись к фотографированию, я переснимала весь город, потратив на это дело немало фотопленок. Покупка пленок, их проявка – все это требовало денег, однако практичность в таких вопросах у меня начисто отсутствовала.

Я частенько извещала маму, что у меня закончилась фотопленка, и буквально через пару дней та появлялась в моей прикроватной тумбочке.

Если же я говорила, что у меня закончились деньги на проявку и печать, то тут же, опережая маму, спохватывался папа: «Нет-нет, зачем ты взяла кошелек, сейчас моя очередь дать ребенку денежку».

Не знаю, как так получилось, но вскоре я тоже стала в городе важной персоной. Меня хорошо знали некоторые продавцы, я даже что-то брала у них в долг. Случалось, про свой долг я забывала, чего не скажешь о продавцах, и тогда, увидав мою маму, они с улыбкой ей сообщали: «Ваша дочка кое-что у нас покупала». Мама тоже улыбалась и, отдавая деньги, приговаривала: «Что ты будешь делать, неразумное дитя».

Дома она меня наставляла: «Это некрасиво – брать в долг и не возвращать, больше никогда так не делай».

Сказав это, она тут же пополняла мой кошелек.

Помнится, пару лет вместе с нами жил папа.

В Линьцзяне задумали строительство моста через реку Цзинцзян, а заодно и ведущую от него прямо к нашему городу трассу. Это означало, что уже скоро между Юйсянем и Линьцзяном смогут свободно курсировать автобусы, что не только сократит путь, но также и будет способствовать развитию Юйсяня. Этот крупный строительный проект провинциального уровня передали городу Линьцзяну, соответственно, главным ответственным за него назначили моего папу.

Теперь я могла видеть папу каждый день, и с каждым днем мы становились все роднее, иногда мама даже шутила, что ревнует.

Часто папа втихаря давал мне деньги, да еще и просил: «Только маме не говори, а то она против, чтобы я тоже чего-нибудь тебе подкидывал».

Я же радостно обещала: «Слушаюсь!» – и иногда даже его чмокала.

Деньги – и впрямь замечательная вещь!

Даже если взять родных отца и дочь (на тот момент я нисколечко не сомневалась в наших родственных связях) – такое баловство только усиливает любовь к родителю.

Пока я училась в школе, то не знала отказа в деньгах и ни в чем не испытывала недостатка. Выражаясь иначе, будучи школьницей небольшого городка, которая еще не успела повидать мир, я могла получить практически любую вещь, если она не была из мира фантазий и уже где-то производилась. При этом никакой одержимостью к приобретениям я не страдала. Частенько какие-то вещи, о которых я даже и думать не думала, мне дарили дяди и тети, точнее, папины и мамины подчиненные, коллеги и друзья. Среди таких подарков были игровая приставка, корейская косметика и привезенные из Гонконга первоклассные электронные часы. Сказать по правде, ко всему этому я относилась спокойно.

Поскольку папа стал жить дома, гостей у нас постепенно прибавилось, причем настолько, что я уже не могла различить кто есть кто, поэтому вместо того, чтобы вспоминать, как кого зовут, обращалась ко всем одинаково – «дядя» или «тетя». Только по манере разговора я могла угадать, кто из гостей являлся коллегами, кто – друзьями, а кто – просто подчиненными. Со временем мне стало казаться, что такое разделение бессмысленно, поэтому гадать кто есть кто я и вовсе перестала.

Всякого добра в нашем доме тоже прибавилось – что-то из него относилось к разряду подношений, считавшихся обязательными во время первых визитов, что-то дарилось на Новый год, что-то – на дни рождения. Как говорится, если кто-то хочет сделать подарок, найти причину можно всегда; думаю, помешать такому не в силах даже специально обученный человек. Все эти подарки вручались настолько искренне, что отказаться от них родители были бессильны. Чаще всего нам дарили сигареты, алкоголь и чай; после ухода очередного гостя родители начинали обсуждать, кому бы все это передарить. В свое время папа даже прилюдно объявил, что бросил курить, но сигареты ему дарить так и не перестали. Беговую дорожку, гимнастический тренажер, массажное кресло мама передала в сестринскую школу для общего пользования преподавателей и студентов; кондиционер и вентилятор папа отвез в прорабку на стройплощадку.

В те годы никакого регламента из восьми пунктов[27] не существовало, принятие любых подношений, кроме денег, никаким разложением не считалось. На местах не было разграничений между тем, что считать разложением, а что – нормальными человеческими отношениями.

Помню, как сокрушалась мама, когда ей вручали первосортные шелковые одеяла и подушки, а даривший их человек, не принимая отказа, увещевал, мол, надо менять постель по сезону.

Тогда мама беспомощно вопрошала: «Что же это делается? Как мне с этим быть?»

Иной раз на новогодние праздники наша кладовая под завязку наполнялась всякого рода продуктами, которые уже не было возможности кому-то передарить.

Гуйчжоу – это провинция, которая славится большим разнообразием даров природы. Круглый год на здешних рынках не переводятся всевозможные фрукты. Я была настолько пресыщена фруктами, что один лишь их вид вызывал у меня неприятную отрыжку. Став взрослой, я часто вспоминаю Чжан Цзягуя – того самого мужчину, который мечтал о том, чтобы у его детей не текли слюнки при виде фруктов и который в итоге попал в тюрьму, так и не став моим зятем.

В связи с этим мне часто приходит на ум слово «судьба».

Неужели такова была судьба Чжан Цзягуя и моей старшей сестры?

Мама-директор считала, что у каждого человека есть три судьбы – за одну судьбу отвечают родители, она зависит от семьи, набора генов, ее называют наследственной; другую судьбу формирует жизненный опыт, ее называют фактической. Схожим понятием является жизненный удел, он объединяет в себе такие слова, как «жизнь» и «судьба», и раскрывает отношение человека к истине и лжи. Третью судьбу формирует культура, такую судьбу называют личностным