Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

Однажды, проходя мимо тёмной раздевалки в прихожей детского сада, я услышала плач моего братца Женьки. Его за что-то наказали и поставили в угол.

Я вошла в раздевалку, увидела, что Женька уткнулся лицом в чьё-то пальто и тихонечко воет. Мне стало его безумно жалко. Я немедленно встала в другой угол и, тоже уткнувшись носом в чьё-то пальто, заскулила. Время от времени я отнимала ладошки от лица, смотрела в сторону Женьки, снова утыкалась в ладошки и ревела чуть громче, чтобы Женька понимал, что я реву от сочувствия и жалости к нему.

Проходившая мимо воспитательница, услышав наш скулящий дуэт, вошла в раздевалку, очень удивилась моему плачу за компанию с братцем и разрешила обоим покинуть наши углы.

Дома я бы и не подумала плакать из жалости к Женьке, если бы он был наказан взрослыми. Я бы даже мстительно злорадствовала. И часто по собственной инициативе выкладывала взрослым все нехорошие проделки моих братьев, а они меня презирали за это и, конечно же, обзывали ябедой.

Так проходил процесс моего воспитания параллельно чувственному (зрительному, слуховому, осязательному, обонятельному) восприятию окружающего меня мира. Надо полагать, что мой мыслительный процесс был ещё примитивным, без логических умопостроений, но память была цепкой. И даже неодушевлённый мир казался мне живым, потому что из него исходили звуки, запахи, тепло или холод, разнообразные краски.

…Утром я просыпаюсь в своей кроватке дома и замечаю пробивающиеся в комнату сквозь щели закрытых ставен лучи солнца. В этих лучах играют, кружатся пылинки. Они – живые!

Один лучик падает на висящую на гвозде гитару. Она тоже кажется мне живым существом. Круглая дырка в её корпусе – это широко открытый рот. Симметричные цветные наклейки по обе стороны от гитарных струн – это глаза. И я начинаю уговаривать гитару, грозя ей пальцем:

– Ты меня не тронь! Ты маму мою не тронь! Ты бабушку мою не тронь! И Герку с Женькой не тронь! А то мой папка придёт и расколотит тебя!

А то чудовищем становлюсь я сама. Я ем пельмени. Расположив их по кругу на тарелке, я представляю, что это цыплятки. Моя вилка хищно кружит над ними, нацеливается на одного из них, протыкает и несёт к широко открытому моему рту. И это не рот, а отверстие в горе, где живёт страшила-змей. Вот он: время от времени высовывается из отверстия, толстый и красный. Он ждёт очередного цыплёнка, которого хочет сожрать. Уже догадались, что это мой язык. А мои зубы – это забор, который не даёт цыплёнку убежать от страшилы-змея. Такой вот триллер, придуманный моей фантазией.

Или вот зима. Снега много и холодно на улице. Всё застылое, мёртвое.

Но вот стало чаще показываться солнце, на улице теплеет, снег уплотняется и темнеет. Я прислушиваюсь к журчащим звукам под снежным покровом. Что же это? Вроде вода журчит? Я топаю валенком по насту, валенок проваливается в снег и быстро намокает, а я продолжаю протаптывать канавку, и в неё из-под снега вытекает весёлый ручеёк. Это он, оказывается, журчал, отыскивая себе выход. Я его освободила!

Потом снег исчезает. Бурые от засохшей прошлогодней травы полянки начинают покрываться свежей зеленью. Да и всё в мире преображается: небо, облака, деревья. В траве расцветают маленькие солнышки – одуванчики. Но меня больше всего начинает волновать какой-то необъяснимо приятный запах, от которого кружится голова. Мне хочется бежать на этот запах, но я ещё мала и одна боюсь выбегать со двора.

Однажды мама приносит ветку с кисточками белых мелконьких цветов. От них пахнет так же! Я спрашиваю её, где она взяла эту веточку. Мама отвечает:

– Да у Борониных целый сад этих деревьев. Это – черёмуха.

– Че-рё-ё-ё-муха, – растягивая слово, повторяю я. Слово звучит музыкально, мне становится хорошо даже от звуков в этом слове.

Борониных я знаю. Их дом на нашей улице слева от нашего дома, но по ту сторону дороги. Прошу маму показать мне этот чудесный и сказочный сад. Она ведёт меня к Борониным. Действительно: за их домом огромный сад. Деревья такие высокие, и ветви столь густо растут, что в саду даже днём сумрачно и темно. Но запах! Я буквально пьянею от него.

До сих пор запах черёмухи – один из любимейших мною…

Как много интересного и волнующего вокруг!

Вот в печке-«голландке» я вижу, как пляшет огонь, и слышу, как кряхтят, потрескивают поленья. Им жарко. Вскоре от поленьев остаются пламенеющие золотом головёшки, потом они чернеют и постепенно превращаются в горку серого пепла. А начинаются все эти превращения от одной зажжённой спички.

А однажды вечером я заметила в кухонном окне что-то непонятное мне. Сквозь стекло мне была видна тревожно-багровая краснота. Она была не ровная и неподвижная, а мерцала отблесками огня. Свет этой красноты уже начал проникать через окно на кухню.

– Бабка? Чё это? – указывая на окно пальцем, обратилась я к бабушке, копошащейся у печки.

Она быстро подошла к окну и выдохнула:

– Батюшки! Пожар!

И убежала на улицу.

Прильнув лицом к окну, я стала смотреть на пожар. Столько огня я ещё не видела. Но горело довольно далеко от нашего дома. Издалека доносились крики взрослых. Там что-то происходило.

Бабки не было очень долго. Я уже устала её ждать. Мне даже в голову не приходило побежать вслед за ней. Я – маленькая. Всего боялась. Была трусиха.

Наконец, огонь вдалеке стал распадаться на отдельные части, иногда пробовал вспыхнуть с прежней силой, но постепенно его было всё меньше и меньше. И вот он совсем потух.

С улицы пришла возбуждённая бабушка. От неё густо пахло дымом. Она рассказала, что сгорела баня на краю нашего села. Никто от огня не пострадал.

– Ну сгорела баня! Чё ж теперь поделаш? – качая головой, повторяла без конца она.

Да, я была ещё мала. За пределы ворот одна не выходила. И взрослые мне об этом напоминали:

– Упаси тебя Бог! Никуда одна не ходи! – то и дело предупреждала меня бабка.

И правда: на улице многое было мне интересно, но и страшное.

Для наблюдения за происходящим на улице я научилась вскарабкиваться по поперечным балкам на верх ворот. Обзор был больше, и калитку не надо было открывать: мало ли кто ворвётся через неё во двор.

Вот вижу: по пыльной дороге возвращается домой деревенское стадо. Впереди идёт большой чёрный бычище со страшными рогами.