Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

Одно их первых моих воспоминаний. Мама куда-то несёт меня на руках. Я вся закутана в пуховый платок поверх тёплого пальто. Даже лицо прикрыто, и мне душно. Значит, было по-зимнему холодно. Мне было слышно, как хрустел снег – хрум-хрум! – под мамиными валенками. И ещё было темно: раннее утро.

Мама спешит, чуть не бежит. Ей ведь потом на работу надо успеть. Она опять сменила место работы. Есть запись в послужном списке трудовой книжки, что с апреля 1944 года она поступила на работу в артель «Горняк» в должности счетовода.

Следующий момент: мы с мамой оказываемся в очень тёплом, но темноватом помещении (сенях-раздевалке какого-то дома). Мама раскутывает меня, и я вижу чужую тётю, приветливо и дружелюбно, как давняя знакомая, разговаривающую с моей мамой. Но мама торопится уйти. Тётя берёт меня за руку, открывает дверь в большую комнату, а в комнате шумно играют, бегают дети. Много детей.

Завидев меня, некоторые начинают кричать: «Новенькая, новенькая!» Все смотрят на меня – мне неловко. Я смущаюсь. И вдруг я замечаю своих старших братцев – они, наверное, прибежали в садик раньше своим ходом: садик был не так уж далеко от нашего дома, на той же улице. И Женька важно говорит:

– Это не новенькая! Это наша Люська!

Потом ребята, утратив ко мне интерес, разбегаются. Я не знаю, куда себя деть. Мне грустно до желания заплакать. В это время открывается дверь в соседнее помещение, ребята с криками устремляются туда. А тётя-воспитательница опять берёт меня за руку, ведёт туда же, в столовую, сажает за низенький столик рядом с какой-то бойкой девочкой. В тарелках на столе – вкусная пшённая каша с маленьким кусочком масла. На большой тарелке нарезанный хлеб, который ребята быстро начинают хватать, о чём-то споря между собой. И ещё был в алюминиевых кружках компот из сухофруктов – я его пила впервые в жизни. Потому и запомнился.

На этом мои приключения и впечатления дня не закончились. После завтрака тётя-воспитательница позвала нас снова в первую комнату. Она что-то сказала ребятам, и они встали по трое в колонну. В первой тройке двое крайних ребят держали дугу, обклеенную цветной бумагой. К дуге привязаны ленты и верёвочная уздечка, которую держал средний мальчик, чуть отступив назад.

Тётя-воспитательница нашла место в колонне и для меня, сказала, чтобы я делала то же, что будут делать остальные. Потом хлопнула в ладоши и громко запела. Ребята тоже запели вразнобой, перевирая слова и мелодию. При этом они затопали ногами. Передние ребята под дугой, тоже топая на месте, высоко поднимали согнутые в коленках ноги. Они изображали лошадок. Потом все побежали. Я бестолково тыкалась в соседних девочек и мальчиков и путалась у всех под ногами, не понимая, что должна делать, но увлекаемая детьми, тоже побежала.

А пели все песню про непонятную мне тачанку. И пока слышала вот что:

– Ты лети с дороги, птица. Зверь, с дороги уходи!

Видишь, облако клубится, кони мчатся впереди!

И с налёта, с поворота по цепи врагов густой

Застрочил из пулемёта пулемётчик молодой.

При словах «застрочил из пулемёта» все дети азартно закричали: «Тр-р-р-р-р!» А потом был припев, совсем непонятный мне:

Эх, тачанка, ростовчанка– наша гордость и краса.

Конармейская тачанка – все четыре колеса!

А я слышала и долго потом пела «растопчанка», производное от слова «топать», поскольку все мы топали ногами. Тачанка – это вроде как тачка с четырьмя колёсами и может кого угодно затоптать, если её быстро-быстро катить по дороге. И тачку в селе я уже видела.

Что за «конармейская»? Этого никто из ребят наверняка не понимал. Откуда им знать, что была во время Гражданской войны (а песня относилась к этому времени) конармия Будённого. И в этой армии были «тачанки» – повозки с двумя или тремя лошадьми в упряжке. В повозке сидел боец, стегающий кнутом лошадей, а спиной к нему сидел другой боец с пулемётом, стрелявший по врагам.

И вот уже в недавнее время я узнала, что «тачанка», косившая пулемётным огнём врагов любого ранга в южных степях Украины, была изобретением в степной армии крестьян-анархистов батьки Махно. Потом опыт Махно переняли в других армиях и войсках.

Так эту песню я услышала в раннем моём детстве. Ничего не поняла в ней, но песня мне очень понравилась. А ещё больше понравилось скакать и топать с толпой ребят.

Я быстро привыкала к детсадовскому распорядку дня. Мне всё здесь нравилось. Бойкая девочка, сидевшая рядом со мной в столовой, обучала меня правилам поведения в ребячьем коллективе.

Например, она говорила:

– Как только дверь в столовую открывается, ты беги быстро в столовую, чтобы захватить горбушку хлеба: в ней сытости больше.

Я не совсем это понимала и готова была отдать девочке просто так, ради дружбы, свою горбушку, если она мне доставалась. Но девочка не соглашалась взять горбушку просто так, а предлагала мне:

– Давай меняться по справедливости. Ты мне – горбушку, а я тебе свой хлеб и немного отолью компота (или дам в придачу две ложки каши без масла).

Я опять готова была отдать девочке всё, что она захочет, – мне льстило, что девочка «дружит со мной», – но мне понравился и сам процесс обмена. Я воспринимала его как интересную игру.

А вот ещё одно впечатление. После обеда полагался «тихий час». Дома это не было заведено. Жили без всякого режима дня. Ели, как придётся. Засыпали, когда хотелось спать.

Здесь же нянечка вдвоём с воспитательницей в той большой игровой комнате расставляли деревянные топчаны, застилали их. Нас укладывали спать. При этом свою одежду надо было аккуратно сложить на стульчиках, а не бросать, как это делалось дома. И в один из первых моих «тихих часов» я описалась! Не знала, что надо было попроситься в уборную. Когда мне объяснили, где она находится, я впервые вошла в неё и испугалась. Пугали тёмные и вонючие круглые дырки в небольшом возвышении. Дома я по своему малолетству ещё не бегала в нашу уборную, а сидела на горшке. И хотя нянечка, которая привела меня в уборную, объяснила, как всем этим пользоваться, оставшись одна, я растерянно стояла и не решалась, спустив штанишки, присесть над круглой дыркой на корточки. Казалось, что из них должен был кто-то выползти и утащить меня.

Постепенно я привыкала жить в коллективе. С братцами – а мы все, и старшие, и младшие, были в одной группе – в детском саду я как-то