220 метров - Евгения Сергеевна Овчинникова

Одна старушка, та, что была не в себе, доставила хлопот. Переехать в однушку на Парнасе она была не против, но периодически на нее накатывало, и она меняла мнение, посылала Михаила подальше, а от приезжавшей ему на подмогу дочери запиралась в комнате. Недееспособной она не была, объясняла дочка. Обычные, знакомые ей с детства выкрутасы, усугубившиеся с возрастом.

Алкоголик Второй, Иван Вадимыч, тоже помотал нервы. Пару месяцев назад позвонил и стал говорить, что передумал, что комнату не продаст, потому что в ней родился, в ней и умрет. Пришлось напомнить ему биографию – в комнату он заселился в девяностом, когда из отдельной двухкомнатной квартиры его из-за пьянок выгнала жена. Алкоголик молчал, прифигев от подробностей собственной жизни, которые Михаил запомнил еще при первой встрече, и разговор на этом закончился. Однако в следующий месяц он попил изрядно Мишиной крови – требовал увеличить сумму выкупа то на миллион, то на два, то на пять, путался в количестве миллионов, просил подыскать ему другую встречку, дескать, найденная далеко от метро и так далее и тому подобное.

Причина такого поворота была неясна даже его собутыльнику.

– Долбанулся он, Михал Сергеич, да и все тут, – объяснил он.

Покупатель, поскрипев, согласился повысить цену на пятьсот тысяч. Через пять минут после того, как Михаил сообщил эту новость мятежному собственнику, взяв обещание никому не рассказывать, телефон агента оборвали другие владельцы с возмущенными требованиями увеличить и им сумму на пятьсот тысяч. С таким раскладом не согласился уже покупатель. Пришлось лично проходиться по собственникам, уговаривать, успокаивать. В очередной раз Михаил посетил и Ивана Вадимовича, принес дорогой водки и закуски. Они выпили, и Михаил снова уговаривал, пытался понять причину резкой смены настроения, но толком ничего не узнал. Однако через месяц все уладилось, как будто ничего не было – Иван Вадимович откатился на прежние условия, извинялся за задержку. Как узнал Михаил позже, от мятежа Алкоголика Второго отговорил Алкоголик Первый. За это Михаил презентовал ему бутылку виски. Все выдохнули и стали готовиться к сделке.

Сама по себе непростая история с десятью разными владельцами и десятью встречками осложнялась раздолбайством самих владельцев. Документы были в порядке у дисциплинированных единиц. Остальные бумаги готовились под тщательным присмотром самого Михаила. У кого-то, у обоих алкоголиков например, они были утеряны. Кто-то жил в комнате, доставшейся от родни, не заморачиваясь оформлением собственности.

Так, в спорах и в подготовке бумаг, прошло полтора года. Казалось, что вот-вот, за поворотом, все будет готово и квартира выйдет на сделку, но за поворотом оказывался следующий, потом еще и еще. Михаилу даже стало сниться, как он бродит по сумеречным пустым Пескам, ныряет в одну арку за другой, проходит по дворам-колодцам, заключенным в каменные мешки домов, выходит на узкие улицы – и так без конца. Во сне он шел то в квартиру на 5-й Советской, то к себе домой, но не находил пути. Он просыпался и недоумевал – ведь надо было перейти улицу и повернуть направо, почему он не сделал этого во сне, а потом засыпал и видел все тот же муторный сон.

Михаилу нравилась расселяемая квартира. Объект площадью 220 квадратных метров, двусторонний: окна на улицу и в колодец. Просторная прихожая, заваленная классическим коммунальным хламом, за который жильцы цеплялись, как за сокровища, – подборки советских журналов, связанные бечевкой, довоенные велосипеды, коньки, лыжи, старые чемоданы с обитыми железом углами. Вещи лежали на полу, выпирали с антресолей, прикрытые полуистлевшими шторками. Велосипед и лыжи покоились на крюках, вбитых в стену. Вперемежку с этим шли вешалки и тумбы, девять – на девять комнат, и уголок с вбитыми в стену гвоздями, куда Алкоголик Второй вешал одежду за отсутствием собственной вешалки. В квартире было принято разуваться сразу при входе, и это правило тоже было симпатичное – коридор, кухня и санузлы были условно чистыми. Когда Михаилу стало понятно, что вальс с этой квартирой придется танцевать долго, он принес свои тапочки, и они уютно ждали его справа от входа.

Комнаты располагались так: пять с одной стороны и четыре с другой, ванная, затем коридор поворачивал направо у круглой печки, сохранившейся еще с постройки дома, вел к еще одной комнате, туалету и приводил в огромную кухню. По двум стенам кухни шли плиты и шкафы жильцов, они полностью отражали возраст, социальное положение, пол и доход каждого. У стояка в ряд расположились раковины разной степени чистоты. Посередине находился общий стол, заставленный посудой. В углу жильцы поставили дополнительную ванну, прикрытую шторкой с дельфинами. Людей было много, и, чтобы не ждать очереди помыться, они скинулись на установку ванны в кухне. Мылись там по договоренности – до пяти и после одиннадцати вечера, когда народу было меньше всего. Рабочая печь на кухне прикрыта клеенкой, но при желании можно проверить тягу и готовить на ней. На печи четыре конфорки, четыре кругляша, которые закрывались несколькими кольцами разного размера, регулирующими жар.

У Михаила в квартире тоже была печь, но для отопления, а не для готовки. Одним боком она выходила в коридор, другим – в детскую. Терракотовые изразцы с ландышами и птицами были залиты слоями белой масляной краски, из-под которых только угадывались их силуэты. На реставрацию печки требовалось триста тысяч, которые никак не находились. Остальные двести от сделки, обещанные покупателем, он планировал потратить на повторный ремонт в ванной – там неудачно положили ламинат, а стеклянная штора подтекала.

Михаил жил в семи минутах от коммуналки на 5-й Советской и часто и с удовольствием ходил туда пешком даже тогда, когда вопрос можно было решить по телефону. Визиты он обычно планировал на вечер. Ему нравилось спускаться по лестнице в собственной парадной – не слишком чистой, но обновленной и оживленной. Стены и потолок покрашены в нежный бежевый цвет. Провода уютно переплетаются над квартирами. В новостроях их прятали, и это было не то – не живо.

На его 3-й Советской улице был высажен шиповник, а на 4-й Советской – сирень. Они цвели и пахли в начале июня. 5-я Советская была без зелени, но, с другой стороны, ничто не отвлекало от безупречной геометрии улицы, от нежного цвета домов, от маскаронов и завитков на фасадах. Идеальная геометрия заканчивалась в Овсянниковском саду, улица упиралась в его высокие кудрявые каштаны. Особенно хорошо здесь в белые ночи, в девять-десять вечера – солнце уже скрылось, но сумерки еще тянутся. Тянутся, но не заканчиваются, светлеют и становятся новым днем. Приятно идти по делам, чувствовать запах цветения и думать о сумерках, перерождающихся в утро.

Дома на пути тоже уютные – фасады не слишком обшарпанные и не слишком новые, в самый раз, как удобные ботинки. За стеклами – богатый мир, сокровища, жемчуга и сапфиры: коммунальные кухни, обычные кухни, стойки отелей, горшки с цветами, кошки, детские игрушки. В щели в шторах открывалась чужая жизнь. Указатели: стоматология, юридическая помощь, кафе, квест-комнаты, апарт-отель, ремонт обуви и изготовление ключей, цветы и кофе, кофе и цветы. Старый Петербург в такие вечера распахивал пальто, прогуливался неторопливо по собственным улицам, одобрительно оглядывал своих детей. Каждый фасад, зелень кустов и травы – во всем была старая, проверенная временем красота.

Михаил открывал дверь своим ключом. Затем надевал тапочки, отсчитывал шаги до нужной комнаты, стучался, дожидался, когда с той стороны ответят «Входите!», входил и решал бесконечные вопросы, советовал, записывал, давал нужные контакты, помогал записаться в МФЦ и так далее, без конца.

Разумеется, были и другие клиенты, другие объекты. Михаил вел две-три сделки одновременно, и его день был заполнен показами, а также встречами в агентстве. Их Михаил тоже любил, потому что витринные окна обеих переговорных выходили на улицу Рубинштейна. Секретарь Ирина Петровна – суровая офисная работница, которую не хотелось называть никак иначе, хотя в агентстве все обращались друг к другу на «ты» и по имени, – приносила чай и кофе в чашках Императорского фарфорового завода. От большого деревянного стола становилось тепло даже в пасмурную погоду. Для особо важных гостей Ирину Петровну просили зажечь биокамин, вмонтированный в стену. Живой огонь оживлял и переговорку, и улицу за окном, и прохожих.

История с коммуналкой началась в конце