Дом Богачей - Михаил Лопатин

– Не надо мне обрабатывать мозги!

Насколько же по-другому прозвучал мой ответ, когда с тем же предложением неожиданно подошла она, жестом попросила коллегу оставить нас вдвоем и произнесла медленно, с самой томной интонацией:

– А вы тоже к нам хотите? Возьмите, пожалуйста, мой флаер, тут адрес, где мы собираемся на групповые исцеления. Это бесплатно, уйти можно в любой момент.

Я сглотнул, пытаясь оторвать взгляд от ее пухлых губок, а когда волшебные азиатские глазки будто сверкнули при слове «групповые», я так и поплыл. Знал, что не приду, не такой я идиот. Моя экзотическая мечта, собравшая лучшее от каждой нации, стояла теперь так близко, что даже под рясой угадывалась фигура из сплошных округлостей. Сама Афродита разгневалась бы при виде ее красоты, пожалев, что не родилась метиской. К ней можно было приревновать даже священника, давшего обет безбрачия. Я был возбужден, испуган, опустошен; испытывал только одно желание – завязать знакомство; только одну тревогу – потерять. К флирту я оказался не готов – был потрясен, не мог подобрать слов. Мой разум наглухо заблокировало, вульгарные мысли метались в голове, словно паруса галеона в шторм.

Ее нежные ручки жестикулировали, губки продолжали шевелиться, сути речи я не улавливал, просто иногда повторял: «Приду, мне несложно». Не смея оторвать глаз от прекрасного, пытался понять – она убеждает меня через кокетство? Таким пошлым взглядом можно было вводить в транс, доминировать, разоружать целые армии. Эта девушка не просто умудрялась сочетать противоположности, она сама их создавала, находясь не на своем месте; она скорее вписалась бы в ночной клуб, чем в церковь. Все к одному – я дал согласие. Мелочь во имя высшего блага: узнать адрес, где можно встретиться с ней. Она сказала, что лично проводит все медитации, это меня и добило. Вы без труда поймете мое смятение, вообразив, как Ким Кардашьян в монашеском облачении бродит по улицам Парижа и завлекает к себе заниматься растяжками на ковриках.

Услышав мое «да», она с улыбкой протянула свою макулатуру и была такова. Я чувствовал, что если сейчас ничего не сделаю, то не прощу себе очередной упущенной возможности. Позади меня была клумба: ни секунды не колеблясь, я вырвал синюю фиалку и, догнав метиску, подарил эту кроху.

– Вы знаете, мне приятно, честно, – на этот раз дежурная улыбка исчезла с ее лица.

– Я вам признаюсь, и будь, что будет, – глубокий вдох, – я сражен вашей красотой, не поужинаете со мной? – спонтанно вырвалась из меня смесь современных формальностей с устаревшими фразами. Глупо и банально.

– К сожалению, мне нельзя, – произнесла она и поцеловала меня в щеку горячими губами.

Вот и все, что у меня от нее осталось, – горстка загадочных слов. Она даже не успела объясниться, ее окликнул какой-то громила в такой же белой мантии:

– Ева, нам пора, полиция уже здесь.

Он бесцеремонно схватил ее за руку и потащил, я даже не успел возразить. Ева и вовсе не сопротивлялась, я лишь услышал, как она назвала его Элиудом. Цветок она тут же спрятала под одеждой. У бульвара Бурдон громила усадил Еву в черный фургон, номер которого я зачем-то пытался разглядеть; там уже сидели остальные ряженые. Тонированный «Рено Трафик» скрылся за углом. Я был сражен ее словами: кто мог ей запрещать ужинать с парнями?

Площадь Бастилии тем временем превратилась в муравейник: примчались полиция, национальная жандармерия, протестующие бросались металлическими ограждениями, камнями, жандармы достали щиты, дубинки, дымовые шашки, ловили возмущенную публику и скручивали руки. Рядом с этими бунтарями стало опасно находиться, я кое-как унес оттуда ноги.

Добравшись к вечеру до дома, узнал из новостей, что такие акции проходили одновременно еще в Лионе, Дижоне, Марселе, Страсбурге, Тулузе, Реймсе и Бордо. Полиция объявила о четырехстах арестах в ту ночь, по всей Франции было мобилизовано около сорока тысяч жандармов.

Запершись в своей комнате, я поник. Париж не столь огромен, однако человек теряется в его возне, как еловая иголка в муравейнике. Я остался наедине с фанатичным порывом любыми силами найти Еву, пусть даже все летние каникулы уйдут на поиски. Если бы я только знал, к чему приведет меня это знакомство.

Глава 2.

Дружба поколений

Думайте о прошлом, только если воспоминания приятны вам.

Д. Остин, «Гордость и предубеждение»

Парень, который рассказывал мне историю своего знакомства на митинге, с первых слов не внушал доверия, должна сказать. Я находилась в его одноместной палате клиники «Трокадеро» на улице де ла Тур. Начальник, комиссар полиции Жан-Марк Фальконе, направляя меня сюда час назад, сказал:

– Мия, поезжай в «Трокадеро», палата сто седьмая, там какой-то побитый юноша все время повторяет имя «Ева». Узнай, кто с ним так расправился.

– Почему его не допросят? Я ведь психолог.

– Мия, он сбежал из какой-то секты, едва живой, лыка не вяжет, всех боится, твердит, что его разыскивают. Поэтому слушай задание. Следователя тебе дадим на подмогу – бери своего дружка Эмильена. Поезжайте, надо побеседовать с ним. Полицию он сейчас побоится информировать, поэтому представься штатным клиническим психологом, форму сними здесь, в участке, есть во что переодеться? Халат там возьмешь. В общем, я в тебя верю, Мия! Разговори пострадавшего мягко, но очень подробно, не торопи, врач сказал – у него шок. Пусть вспоминает каждый свой шаг хоть с самого рождения, нам нужна полная картина для расследования. Судя по описанию, эта секта не под нашим колпаком, мы их не знаем, а они избивают людей, скрываются, бог его знает, что еще творят!

– Будет сделано, комиссар, – не без иронии произнесла я.

– Все, не дуйся, дело может оказаться стоящим, поезжай, развейся. Диктофон возьми, пиши все показания, не забывай подзаряжать его после каждого сеанса. Ни слова о том, что вы из полиции, Эмильен пусть даже носа в палату не показывает, за дверью охраняет. Эй, Эмильен! Быстро за руль, едешь с Мией в «Трокадеро».

Переодетые в «гражданку», мы выехали на нашей малютке – служебном «Пежо» триста седьмой модели – в сторону клиники. В машине сразу воцарилась тишина, какой никогда между нами не было. А все потому, что вчера случился казус. Коллега Эмильен признался мне в любви.

И дело было не в моем шоке, который он воспринял как отказ – я ведь и сама не знала, согласна ли на отношения, – дело было в моем недавнем разрыве с Фредериком. Однажды он просто уехал и больше не вернулся. Отправился в Марсель по работе – он журналист, а не вернулся потому, что я сама попросила. Он был редкостным бабником, изменить которого не получилось даже мне, несмотря на все психологические уловки. Даже когда я на мгновение оставляла Фредерика одного, отходя в дамскую комнату перед посещением кинотеатра или боулинга, по возвращении видела, как он заигрывает с очередной кокеткой. «Да мы просто столкнулись, разговорились, никакой эротики!» И это у меня под носом, в одном помещении.

После такого я была как на пороховой бочке, когда он отбывал в командировки. Даже пыталась проверять его на факт измены – подкидывала в сумку диктофон в форме шариковой ручки, приобретенный на Amazon в разделе «Шпионские штучки»; в его автомобиль вешала ароматизатор со скрытой камерой, рылась в его походной сумке, искала в блокноте подозрительную заметку – любое женское имя резало меня без ножа. Три года работы в полиции давали о себе знать: задатки детектива делали из меня следователя с первых лет службы. Моя одержимость нарастала, теперь я жаждала найти дамский волос на штанине, пятнышко тональника на кардигане, царапинку на спине, засос на шее, уголок салфетки с номером телефона, от которого веяло бы женским парфюмом. Фредерик заметал следы, сжигал мосты, но я знала – в командировке