Создатель эха - Ричард Пауэрс

Ребенком Марк был чувствительным: набирал персонал в собственную больницу для дождевых червей, продавал свои игрушки, чтобы предотвратить закрытие фермы, а еще со всей храбростью восьмилетки бросился разнимать родителей в ту ужасную ночь девятнадцать лет назад, когда Кэппи затянул на шее Джоан петлю кабеля питания. Вот каким рисовала она брата в воображении, без оглядки падая в темноту. Корень всех его несчастий – чрезмерное, излишнее сочувствие.

За Гранд-Айлендом, в трехстах с хвостиком километрах от Су, когда рассвет окрасил небо в персиковые тона, она мельком увидела реку Платт. Первый луч солнца отразился от бурой глади, и Карин ощутила спокойствие. Краем глаза заметила движение: меж сверкающих волн покачивались красные точки. Сначала она решила, что ей только привиделось от усталости. Сплошное полотно метровых птиц простиралось до самого леса вдалеке. За последние тридцать с лишним лет она привыкла к появлению этого колыхающегося множества в начале весны и все равно от неожиданности чуть не повторила судьбу Марка.

Он дождался птиц, потом разбился. Раскис еще в октябре, когда она ехала этим же маршрутом на похороны матери. Собирался с друзьями с завода и доставал приставку; вместо обеда – блоки пива, и к утру, когда надо было выходить на дежурные смены, Марк знатно хмелел. «Сохраняю традиции, Кролик. Семейная честь, все дела». Тогда ей не хватило воли вразумить его. А если бы и попыталась, вряд ли бы достучалась. Но зиму он все-таки пережил, даже немного взял себя в руки. И вот как все обернулось.

Из-за горизонта показался Карни: рассредоточенные окраины, недавно выстроенный ряд супермаркетов, забегаловки вдоль Второй улицы, старая главная авеню. Весь город внезапно показался ей чуть улучшенным съездом с восьмидесятой трассы. Знакомые виды наполняли душу странным, неуместным покоем. Дом.

Она нашла больницу так же, как птицы нашли Платт. Поговорила с травматологом, но мало что поняла из сказаного. Он все повторял, что состояние «средней тяжести», «стабильное» и «Марку очень повезло». Выглядел он молодо – с легкостью бы вписался в вечеринку, на которой брат был незадолго до аварии. Хотелось попросить взглянуть на его диплом о медицинском образовании. Вместо этого Карин уточнила, что значит «средней тяжести», и вежливо кивнула на невнятный ответ. Осведомилась, в чем же Марку «повезло», и доктор пояснил: «Повезло, что остался жив».

Пожарным пришлось вырезать его из кабины ацетиленовой горелкой. Марк мог бы до сих пор лежать на обочине, пригвожденным к ветровому стеклу, замерзая и истекая кровью, если бы не анонимный звонок с заправочной станции на окраине города.

Ее пустили в отделение, чтобы с ним повидаться. Медсестра старалась морально ее подготовить, но Карин ничего не слышала. Смотрела на ворох кабелей и мониторов. На кровати лежал комок в белых повязках. Опухшее, покрытое разноцветными ссадинами лицо обрамляли путающиеся трубки. Испещренные гравием окровавленные губы и щеки. Спутанные волосы обрывались полоской голой кожи, из которой торчали провода. Лоб словно поджарили на гриле. Брат, одетый в больничное платье цвета яйца малиновки, с трудом дышал.

Словно издалека она услышала, как зовет:

– Марк?

Глаза в ответ распахнулись, словно у пластмассовой куклы, которых у Карин полно было в детстве. Больше ничего не двинулось, даже веки. Ничего, пока вдруг беззвучно не зашевелились губы. Она наклонилась ближе к трубкам. Изо рта с шипением вырвался воздух, заглушая жужжание мониторов – словно ветер пронесся по полю готовой к сбору пшеницы.

По лицу стало ясно: он узнал ее. Но больше ничего не сказал, только слюна закапала с губ. В глазах отразились мольба и ужас. Он просил ее о чем-то; то ли о жизни, то ли о смерти.

– Все в порядке, я рядом, – сказала Карин.

Но от слов утешения ему сделалось лишь хуже. Она его взволновала, а ведь медсестра четко сказала этого не делать. Карин отвела глаза, лишь бы не встречаться с диким взглядом. Комната врезалась в память: задернутая занавеска, две стойки с грозным на вид электронным оборудованием, стена цвета лаймового шербета, столик на колесиках рядом с кроватью.

Она предприняла вторую попытку.

– Марки, это я, Карин. С тобой все будет хорошо.

Стоило произнести слова, как она почти поверила, что это – чистая правда. Из заклеенного рта вырвался стон. Рука с поставленной капельницей потянулась вверх и схватила ее за запястье. Карин удивилась его меткости. Хватка была слабой, но смертельной, тянула вниз, в паутину трубок. Марк судорожно цеплялся за ее кожу, будто в эту секунду она все еще могла предотвратить аварию.

Медсестра попросила ее выйти. Карин Шлютер сидела в комнате ожидания в отделении травматологии – стеклянном террариуме в конце длинного коридора, пропахшего антисептиками, отчаянием и древними медицинскими журналами. Рядом на прямоугольных мягких стульях абрикосового цвета сидели склонившие головы фермеры и их жены в темных толстовках и комбинезонах. Карин пошла определять: сердечный приступ у отца; несчастный случай на охоте у мужа; передозировка у ребенка. По телевизору в углу со сбавленной громкостью крутили пейзажи горной пустоши, усеянной партизанскими отрядами: Афганистан, зима, 2002. Чуть позже она заметила струйку крови, стекающую по указательному пальцу правой руки из прокушенной кутикулы. Встав, направилась в уборную. Там ее стошнило.

Позже она запихнула в себя что-то теплое и липкое из больничной столовой. В какой-то момент Карин оказалась на одной из недостроенных бетонных лестничных площадок, на которые выходят только в случае эвакуации, и набрала номер крупной компании по производству компьютеров и бытовой электроники в Су-Сити, где работала в отделе по связям с потребителями. Суетливо разглаживая мятую юбку из букле, будто начальник мог видеть ее через телефон, она рассказала ему о случившемся, не вдаваясь в детали. Объяснение получилось на удивление спокойным – сказались тридцать лет сокрытия семейных тайн. Она попросила два выходных. Он дал три. Она хотела возразить, но сразу же согласилась, поблагодарив его.

В комнате ожидания ее встретила необычная картина: восемь мужчин средних лет во фланелевых рубашках встали кольцом и уставились в пол. Раздалось тихое бормотание; ветер, дразнящий одинокие шторы фермерского дома. Шепот накатывал волнами: то прибывал, то стихал. Вскоре пришло понимание: молитвенный круг для несчастного, которого привезли сразу после Марка. Импровизированная служба пятидесятников, призванная помочь там, где были бессильны скальпели, лекарства и лазеры. На мужчин снизошел дар языков, и говорили они легко, словно вели светскую беседу. От дома не скрыться. Даже в кошмаре.

Состояние стабильное. Повезло. Слова помогли Карин продержаться до полудня. Но когда травматолог подошел к ней в следующий раз, прозвучало «отек головного мозга». По непонятной причине внутричерепное давление Марка повысилось. Медсестры пытались понизить температуру тела.