Это снова ты - Алекс Хилл

с Зиминым ничего не выйдет. Это за гранью реальности, – произношу с тихой грустью, но она отчего-то совсем не ранит. Наоборот, принятие этого исхода как будто снимает груз с плеч. Если это невозможно, то и переживать нечего.

– Да и пофиг! – подтверждает мои размышления Женька. – Развлекись! Что бы ты ни сделала, я тебя оправдаю.

– Если бы у эгоизма было лицо, то…

– Да-да. Я эгоистичная сука. Подпись, печать и огромный жирный хрен на голову всем недовольным и обиженным. А теперь вызывай такси.

– Ладно, – смеюсь я, принимая поражение. – А ты чем займешься?

– Пока не знаю, но уверена, это будет что-то потрясающее, – Фомушкина игриво двигает темными бровями, и я ничуть не сомневаюсь в ее пафосном заявлении.

* * *

Женька машет ладонью, провожая отъезжающую машину такси, а после разворачивается и прогулочным шагом направляется обратно в парк. Наушники тут же оказываются в ушах, громкость музыки на максимум. Фомушкина не очень любит одиночество, но и не боится его. Тут главное – не забывать, что ты себе больше друг, чем враг, и не пытаться исправить то, что уже не изменить.

Раскаленное уходящим июнем солнце медленно остывает, впуская в город вечер. Прохожие спешат куда-то, а вот Женя не торопится. Покинув парк, она бредет и бредет куда-то, рассматривая по пути старинные здания и мельком цепляя лица прохожих. Несмотря на то что из родного села она уехала семь лет назад, ее по-прежнему удивляет успокаивающий простор крупных городов. Ты можешь выйти на улицу и за весь день не встретить ни одного знакомого. Никто не таращится на тебя, не шепчется за спиной. Никто не знает, что у тебя под кожей, что ты скрываешь за улыбкой, плотным макияжем и длинными рукавами.

Музыка в наушниках Жени в очередной раз прерывается из-за входящего звонка. Фомушкина достает из сумочки телефон и стискивает зубы. Отвечать не хочется, но четвертый звонок за день может говорить только об одном – новости важные, иначе… Откуда столько настойчивости у человека, что обещал забыть ее имя и осыпал проклятьями?

– Алло, – сухо произносит Женя, принимая вызов.

– Здравствуй, – раздается трескучий голос явно пожилой женщины.

– Здравствуйте.

Повисает неловкая пауза. Женя старается дышать глубоко, но бесшумно, а на другом конце, наоборот, слышатся тяжелые старческие вздохи.

– Он совсем плох, – натужно выдавливает женщина. – Его и в больнице уже держать не хотят. Говорят, без толку.

Женя замедляет шаг, осматриваясь по сторонам, и сворачивает с оживленной улицы в переулок. Узкий тротуар ведет ее вверх по склону. Рот жжет от яда, проступившего на внутренней стороне щек.

– Приедь хоть попрощайся.

– Я уже попрощалась – и с ним, и с тобой, – холодно отвечает Фомушкина. – Но, как помрет, сообщи мне. Скинусь на похороны.

– Мерзавка! Он твой отец!

Женя прикладывает руку к груди чуть ниже ключиц, подушечками пальцев ощущая самый крупный выпуклый шрам. Уголки ее губ горят от безумного оскала, кожа покрывается мерзкими зудящими мурашками. Она прекрасно помнит, как сидела все зимние праздники в крошечной хатке бабушки, потому что нельзя было показываться на улице. Помнит синий свет экрана телевизора, на котором хорошо показывал только один канал, где две недели крутили британский сериал о Шерлоке Холмсе, запах мази с дебильным названием «Бадяга» и кислый вкус квашеной капусты.

– Из проверенных источников известно, что у меня его нет, – цитирует Женя Бенедикта Камбербэтча, исполняющего роль Шерлока.

– Женя! – властно вскрикивает старушка, явно не поняв ироничной отсылки.

– До свидания, Варвара Эдуардовна. Не тратьте время на меня, лучше проведите его с сыном, раз уж осталось недолго.

Женя завершает звонок, не дожидаясь ответа, снимает наушники и останавливается, чтобы оправиться от такого неожиданного привета из прошлого. В последний раз она разговаривала с бабушкой больше года назад, когда та пыталась уложить сына в психиатрическую клинику. Нужны были деньги, но Женя наотрез отказалась помогать. За год до этого она уже оплатила отцу операцию и уход в наркологии, только он сбежал оттуда через две недели и продолжил то, что любил больше всего на свете.

Мимо проезжает машина, Женя отступает, и в ее поясницу врезается металлический край кованых перил. Короткая лестница поднимается к отреставрированной двери из темного дерева, рядом на пожившей кирпичной кладке табличка: «Бар „По душам“. Время работы: будни с 19:00 до 2:00; выходные с 19:00 до 4:00». Женя проверяет время на телефоне – без двух минут семь, затем смело дергает дверь, та легко поддается, и девушка оказывается в темном зале со множеством небольших круглых столов и маячащей впереди барной стойкой.

– Есть кто? – спрашивает Фомушкина, шагая вперед.

Из-за массивной столешницы показывается сначала голова, а после плечи и торс молодого парня в черной рубашке. Женя приветливо улыбается, с интересом разглядывая жертву, и забирается на один из высоких стульев, аккурат напротив бармена. Выглядит он неплохо. Вьющиеся темные волосы, зелено-карие глаза, небрежная щетина на щеках, широкая шея и крепкие плечи.

– Вы ведь уже открыты?

– Ну ты же как-то вошла, – сухо отвечает парень.

– Фу, как грубо.

– Что для вас? – спрашивает бармен, игнорируя собственный промах, а заодно и насмешливый взгляд Фомушкиной.

– Разговор по душам.

Парень молча принимается ковыряться под барной стойкой, снимает с полки позади пару бутылок, и Женя удивленно хмыкает:

– Реально есть такой коктейль? Я вообще-то имела в виду буквальный разговор.

– В меню такого нет.

– И это упущение для бара с таким названием.

– Тебе жалобную книгу принести? – с вызовом бросает бармен.

– Нет, – не теряя уверенности, отвечает Женя. – И раз уж мы перешли на «ты», то налей лучше водки. Три по пятьдесят.

Поверх стойки появляются три ледяные стопки, Женя опрокидывает первую и даже не морщится, только легонько постукивает по кончику носа.

– У меня отец умирает, – говорит она, глядя в пустую рюмку.

– Соболезную, – безэмоционально отвечает бармен.

Фомушкина поднимает голову и глухо смеется, немного качнувшись назад и запрокинув голову.

– Хреново ты играешь милашку-бармена.

– А ты – убитую горем дочь.

– Я и не горюю. – Женя проводит средним пальцем по ободу второй рюмки. – Я праздную!

Бармен молчит и, забыв о делах, смотрит на не совсем вменяемую посетительницу.

– Ты когда-нибудь желал кому-то смерти? – спрашивает она, неожиданно попав в маленькую брешь холодной брони неприветливого бармена.

Ее темные глаза впиваются в его лицо. Парню чудится, что эта девушка видит его насквозь, и это пугает.

– И что с этим человеком сейчас? – звучит ее следующий вопрос, но ответа нет.

Вторая рюмка пустеет и возвращается со стуком на барную стойку. Женя поправляет волосы и удобнее усаживается на стуле, а бармен замер, то ли желая выставить ее поскорее,