Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

Что до идеи романа, лежащей в самом его названии «Бездна», то после вышеприведенных выдержек из писем Б. М. Маркевича нет надобности особенно пояснять ее. Да и самое это название говорит за себя красноречивее всяких пояснений.

Приложения

Перед закатом империи

В. А. Котельников

Внимательно следивший за творчеством Б. М. Маркевича К. Н. Леонтьев заметил о его романе «Перелом», что он «имеет достоинство историческое»[105]. Таковы и все произведения писателя: в их совокупности предстает история России с 1850-х по начало 1880-х гг., когда в ходе реформ и либерализации внутренней политики началось ослабление старого имперского организма (петровско-екатерининско-николаевского); период этот нашел в Маркевиче своего проницательного наблюдателя и пристрастного судью. Высшая бюрократия того времени, петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки, и все вместе предстает как новый российский эпос, который, в отличие от «Войны и мира», движется в русле глубокого социально-исторического пессимизма.

В «Четверти века назад», первой части романной трилогии Маркевича воссоздавалась жизнь русского дворянства середины XIX в. с ее традиционным укладом, в ее характерных типах, в живых бытовых и культурных чертах. Но в 1870-е гг. Маркевич переживал и изображал эту жизнь как уже безвозвратно уходящую, что составило содержание второго романа трилогии – «Перелом». В третьем писатель обнаруживал все признаки нравственной и политической деградации в обществе и в государстве, которая, по его мнению, прямо вела к всероссийскому провалу, почему он и назвал этот последний, незавершенный роман «Бездна».

Болеслав Михайлович Маркевич (1822–1884) принадлежал к польскому шляхетскому роду, который восходит к некоему воеводе из Юго-Западной Руси, принявшему (вероятно, в XVI в.) польское подданство и католическую веру. Родившись в Петербурге, крещеный в католической церкви, Маркевич провел детские годы в поместье в Волынской губернии, и с тех пор самым близким и любимым миром оставались для него помещичья усадьба, быт и культура просвещенного дворянства, природа края, описания которой вносят в его прозу лишь ему свойственные поэтические краски, не лишенные лирических оттенков. Не увядшая свежесть первого впечатления от той природы отразилась и в позднейшем воспоминании о ней, возбужденном гоголевскими «Вечерами…». «Я жил на земле „старой гетманьщины“, под Уманью, мне знакомы были не по одной этой книге божественные украинские ночи, заросшие вербами пруды, вишневые сады с их ссыпающимся весной снежно-розовым цветом…»[106]

В 1827 г. семья Маркевича обосновалась в Киеве, где Болеслав получил хорошее домашнее образование под руководством гувернера-француза, «поэта ламартиновской школы» Queiréty (11, 363)[107], а с десятилетнего возраста языку и литературе его обучал «русский учитель» Василий Григорьевич Юшков (11, 358), бывший любимым педагогом мальчика[108]. В 1836 г. Маркевичи переехали в Одессу; там Болеслав поступил в пятый класс гимназии при Ришельевском лицее (до 1847 г. – Благородный воспитательный институт). Через два года он стал студентом юридического отделения этого лицея, курс которого окончил в 1841 г. Его служебная карьера складывалась успешно, начавшись в 1842 г. в Министерстве государственных имуществ, где в 1848 г. он стал чиновником особых поручений при министре. Вскоре его перевели в Москву на ту же должность при военном генерал-губернаторе графе А. А. Закревском. Затем в порядке повышения он снова оказался в Петербурге. Пребывая в столице, Маркевич приобрел обширные связи в свете, при дворе (он был своим человеком в кружке императрицы Марии Александровны), в административной сфере. Видное положение Маркевичу обеспечивали его многочисленные дарования: острый ум и образованность, делавшие его весьма интересным собеседником в салонах, музыкальность, таланты рассказчика и актера, к чему присоединялось и обаяние его личности. Е. Ю. Хвощинская вспоминала о своей первой встрече с ним: «Но кто меня окончательно очаровал в первый мой выезд – это Б. Маркевич, наш талантливый романист. Он был красавец, и при этом все в нем было элегантно и благородно; его открытый белый лоб, пышные белокурые волосы придавали его лицу что-то особенно красивое и поэтическое»[109].

Вероятно, по причине разлада со своим начальником – государственным секретарем В. П. Бутковым (оба отличались неуступчивостью характера) – Маркевич в марте 1860 г. покинул службу. А. К. Толстой, познакомившийся с ним в начале 1850-х гг. и до конца жизни поддерживавший дружеские отношения, был огорчен неприятностями Маркевича и писал ему 21 апреля (6 мая) 1860 г., предварив письмо эпиграфом:

Где нет толку никакого,

Где сумбур и дребедень,

Плюнь, Маркевич, на Буткова

И явись, как ясный день!

Далее следовало: «Напишите, не надеетесь ли Вы получить место, более соответствующее Вашим вкусам и наклонностям, чем то, которое потеряли? Нельзя ли предпринять что-нибудь у Великой княгини Елены, или же в Академии художеств, или же в Министерстве просвещения?»[110]

Можно предположить, что не без неких протекций Толстого (близкого ко двору и с детства знакомого с великим князем Александром Николаевичем, ставшим императором) Маркевич вновь «явился, как ясный день» на служебном поприще. На этот раз в Министерстве внутренних дел в качестве чиновника по особым поручениям, а с 1866 г. в той же должности в Министерстве народного просвещения, как и предвидел Толстой. В 1868 г. он получил чин действительного статского советника, в 1866 г. стал камергером, в 1873 г. – членом Совета министерства.

Карьера неожиданно прервалась в 1875 г., когда Маркевича обвинили в злоупотреблении служебным положением и он был вынужден уйти в отставку. Суть довольно неясной истории заключалась в том, что Маркевич способствовал передаче газеты «Санкт-Петербургские ведомости» из ведения Академии наук, у которой арендовал ее издание В. Ф. Корш, в Министерство народного просвещения и вместе с тем помог переходу аренды к финансовому деятелю и издателю Ф. П. Баймакову, за что будто бы получил от последнего крупное вознаграждение. Однако, по свидетельству знавшего всю подноготную Е. М. Феоктистова, прежде всего сам Корш за уступку аренды получил от Баймакова пятьдесят тысяч рублей, а инициатива передачи издания в ведение Министерства принадлежала не Маркевичу, а самому министру графу Д. А. Толстому, который, однако, «неумело распорядился в этом случае»[111]. Имени Маркевича в связи с этим Феоктистов вовсе не упоминает, хотя, по нерасположению к нему, он не преминул бы это сделать, если бы нашлись порочащие его факты. Недруги Маркевича придали происшествию скандальный характер, Маркевич оправдывался, но дело приняло неблагоприятный оборот, репутация его была испорчена, и после отставки он уехал в Галич. В Петербург он вернулся в 1877 г., эпизод был публично истолкован М. Н. Катковым как несчастная ошибка Маркевича, и их деловые отношения продолжались.

В годы службы Маркевич был хорошо осведомлен о происходящем в придворных и правительственных кругах, что умело использовал,