Создатель эха - Ричард Пауэрс

Все вопросы и допросы сбивают с толку. Врачи говорят, что они – не враги. Судя по результатам заданий, он многого не умеет, но это неправда. Лучше бы проверили женщину, которая выдает себя за сестру.

Друзья не забывают, навещают, но с ними тоже что-то не то. Дуэйн-о ведет себя вроде как нормально. Его невозможно сымитировать. Надо только завести с ним разговор на любую тему. Например, терроризм:

Гас, знаешь о джихаде? Госдепартамент одно не уяснил про исламистов. С ними не справиться силой извне.

Исламисты? Их разве не мусульманами зовут? Или это неправильно?

Что ж, «неправильно»… Неправильно – очень относительное слово. Не сказать, что ты неправ…

И далее льется бессмысленный словесный понос, который может выдать только Чувак Кейн. Рупп на первый взгляд тоже выглядит обычно, говорит как всегда, но все у него как-то невпопад. Только вот Томми Рупп ничего не делает невпопад. Он устроил Марка на завод, научил его стрелять и экспериментировать, так сказать, с восприятием реальности посредством веществ; уж кто-кто, а такой исключительный человек, как Рупп, точно объяснит, что происходит.

Он спрашивает Руппа, что он знает о даме, которая выдает себя за Карин. В ответ друг таращится так, будто видит перед собой оборотня. Ему точно что-то в еду подсыпают. Он все время на нервах, словно на похороны пришел. Настоящему Руппи на все плевать. Он знает, как надо веселиться. Настоящий Руппи целый день таскает в холодильнике коровьи тушки, и все ему нипочем. Этого парня ничем не прошибешь. Он и так уже пришибленный.

Все эти изменения сильно напрягают Марка, но ему остается только смириться. От него что-то скрывают, причем плохое. Пикап разбит. Сестра пропала. И все как будто ни при чем. Никто даже не заикается об аварии, о том, что происходило до и сразу после. А он смирно сидит, прикидывается дурачком и думает, как бы узнать больше подробностей.

Дуэйн-о и Рупп убеждают его сыграть в пятикарточный покер. Это ж как терапия, уверяют они. Ладно, ладно, ему все равно больше делать нечего. Но потом подмешивают ему ложные карты, на которых масть такая нечеткая, что неясно, это пики или трефы. А еще в колоде слишком много шестерок, семерок и восьмерок. Они играют на наклейки для упаковок с логотипом завода; стопка Марка исчезает так же быстро, как бизоны во время истребления. Друзья то и дело спорят, что он уже брал карты, но это не так. Тупая игра для слабаков. Так он и заявляет. А ему в ответ: Шлютер, это ж твоя самая любимая игра. Он даже не утруждает себя возражениями.

Еще они часами слушают миксы, которые Дуэйн скачивает и записывает на компакт-диски. Музыка сильно изменилась, пока Марк отсутствовал. Песни вставляют. Ох, черт! Подобной хренотени раньше он не слышал. Что за кантри-метал?

Слова задевают Руппа. Гас, хватит ерзать. Ты уши давно чистил? Кантри-метал, серьезно? Ты морфия перебрал?

Ну, вообще есть такой жанр, встревает Кейн. Очень даже признанный. Ты не в курсе?

Дуэйн – настоящий Кейн, несмотря ни на что.

И все же от взглядов, которыми перебрасываются друзья, Марку хочется бежать. Когда они рядом, собственных мыслей совсем не слышно. Столько всего разом происходит, и понять, что не так, невозможно. А когда они уходят, не остается никаких зацепок. Нельзя объяснить то, чего не видишь.

Проблема в том, что двойник Карин ужасно точный. Он сидит в одиночестве, никому не мешает, слушает успокаивающую музыку, как вдруг она приходит и начинает к нему цепляться. Все никак не перестанет разыгрывать из себя сестру. Она прислушивается к мелодии. Что за гавайское трио?

Не знаю. Типа полинезийская полька.

Она сразу: где достал?

Ага, так и сказал. Санитар дал. За хорошее поведение.

Марк. Ты серьезно?

В смысле? Что, думаешь, я украл диск у старикана с Альцгеймером? Какое тебе вообще дело? Теперь за каждым моим вздохом следить будешь?

Она спрашивает: тебе правда нравится это слушать?

Ну, как видишь. А почему должно не нравиться?

Просто… Нет, нет, слушай на здоровье. Уверена, песня и правда хорошая.

Глаза у нее красные и припухшие, будто в них попала соль.

Он продолжает, мол, ты меня не знаешь. Я постоянное такое слушаю. Мне вообще-то нравится странная музыка. Включаю ее, когда один. Или под шлемом. Под меховыми наушниками.

Можно подумать, он только что признался ей, что на самом деле трансвестит. Аж голос у нее скакнул на октаву.

Конечно. Я тоже так делаю, говорит она.

Он не понимает. Ее это удручает. Он ничего не понимает. Надо поменьше болтать и собрать больше данных. Записывать бы все где-нибудь, но журнал могут забрать и использовать как улику.

Даже Бонни, милая, наивная Бонни, изменилась. В маленькой шапочке и платье в пол она совсем как привидение из старого телешоу. У нее теперь новая жизнь: живет на корнях, в поросшей травой траншее, у арки через межштатную магистраль, как степная собачка. Притворяется, что мать умерла во время снежной бури, а отец – от засухи, – сюжетец прямо-таки из Библии, – хотя оба родителя живы, у них домик в элитном коттеджном городке недалеко от Тусона. Все кого-то из себя разыгрывают и ждут, что он посмеется и подыграет.

Правда, заводит она по-прежнему так же сильно, как и платный канал, даже в рабочем платье до щиколоток. Так что он с ней не спорит. Откровенно говоря, наряд сексуальный, особенно винтажная шапка. Глазеть на Бонни, пока она заполняет открытки всякой ерундой, – одно удовольствие. «Желаю скорейшего выздоровления» для совершенно незнакомых людей из соседних палат. Открытки с новорожденными в люльках для членов парламента в Вашингтоне. Он присаживается рядом, одной рукой аккуратно раскрашивает рисунки, а второй сжимает ее ладонь. Будь они одни, она бы разрешила ему сунуть пальцы куда угодно.

Но открытки отказываются сотрудничать. Одна рвется, и кончик ручки оставляет вмятину на столе. Да что с тобой не так, спрашивает он. Отстойное дерьмо.

Она вздрагивает. Она его боится. Но потом обнимает за плечи.

У тебя здорово получается, Маркер. Очень-очень здорово, я просто в шоке. Еще недавно ты как будто не здесь был.

Правда? Но теперь я потихоньку возвращаюсь? Сюда?

Уже вернулся, говорит она. Только посмотри на себя!

Он окидывает ее долгим взглядом, но не понимает, врет она или нет. Протирает испорченные глаза. Достает собственную открытку, для сравнения:

Я никто но……

Что ж, добро пожаловать в клуб, незнакомец. Мы все тут такие.

Карин и глазом не успевает моргнуть, как пролетают недели. День за днем врачи обследовали Марка, проверяли его память и восприятие реальности. В душе у нее полная разладица. Что неудивительно, ведь Марк дважды