Бессмертная степь - Иса Капаев

Я был в числе слушателей. Все присутствуюшщие вопросительно посмотрели на Матая. Один из стариков не выдержал и хмыкнул:

— Солнце вертится, земля крутится — и тень передвигается, хотя бы время установить.

— Вот в том-то и дело. Даже времени солнцестояния не сказал, — глубокомысленно подхватил Матай.

— Если б знали, что золото есть, то можно б было без устали копать, — встрял в разговор кто-то из молодых.

— Это сколько копать надо? Когда солнце восходит и заходит, тень уходит далеко за пределы кургана, — подхватил кто-то из сидящих.

— Матай, не ты ли был тем древним человеком? Разыгрываешь людей, — засмеялся старик, что сидел рядом, хлопая Матая по плечу.

«

Глава пятая

ЕСТЬ ВЫХОД. ВХОДА НЕТ

Кто из нас не мечтал раскопать курган?

За свою жизнь я повидал немало разорённых курганов, видел развороченные бульдозерами и экскаваторами, видел распаханные и срытые вровень с землёй. Грабители всячески подбирались к этим сооружениям: копали с разных сторон, разрывали по диаметру и далее по всей окружности.

Однажды по пути из Черкесска в аул, не доезжая до поворота к поселку Эркин-Шахар, я остановил машину возле давно привлекающего мой взор большого кургана. Красавец-холм стоял посреди золотого пшеничного поля, как богатое зелёное терме. Он будоражил воображение ещё и тем, что издали казался нетронутым. Когда я поднялся на него, то увидел раскоп почти на самой вершине. Я этому удивился. Чьи же это руки дотянулись сюда? И чего хотел этот человек, роя тут, наверху, четырёхугольную яму примерно метр на метр? Рукоблудие какое-то!

Тогда на кургане меня посетили разные мысли. Я даже нарочито уподобил себя древним и по обычаям предков снял с себя пояс, положил перед собой и, сев на вершину, долго сидел, глядел в небо. Необходимо было загадать желание, но ничего путного в голову не шло. Я долго смотрел на небо, и мои мысли и чувства стали постепенно удаляться в голубую даль, за белые облака, мне почудились далёкие боги-небожители, внимавшие мне. Не для этого ли сближения курган уподобляли небу? Ведь в курганах хоронили сыновей неба! Каждому представителю ханского рода древние строили свой небосвод… Это сооружение возводили как подземную обитель, как дом, как жилище, как терме без входа. Внутри существовал выход, уводящий в недра Аида.

Непрошеные гости, в том числе и археологи, многие тысячелетия занимаются настоящим мародёрством, проникая в чужие дома. Умершие уходили под землю, оставшимся вход был запрещён. Наши предки от Алтая до Мёртвого моря строили свой подземный край, страну курганов.

На острове Бахрейн и поныне существует место, где воздвигнуто восемьдесят тысяч курганов. Учёные связывают остров с раем шумерских богов. Они идентичны курганам Евразии.

О. Сулейменов название страны Шумер возводит к тюркскому «Субер», которое сохранилось в названии современной Сибири. Ногайцы и по сей день называют эту часть земли Сыбыр, что буквально означает Затаённая земля. Видимо, русское слово тайга — это калька со слова сыбыр.

У ногайцев существует предание о народе сыбыр, якобы вырывшем себе землянки и завалившем себя землёй, чтобы когда-нибудь проснуться и возродиться. Возможно, что народ шумер проделал такой исторический путь, который затем повторили позднейшие тюркские народы. Вероятно, что Великое переселение народов связано не с природными катаклизмами, хотя это есть великое открытие Л. Н. Гумилёва, а в первую очередь, с генетической предрасположенностью.

Придумал или на самом деле слышал ту историю мой земляк Матай, я до сих пор не знаю. В его рассказе присутствуют курган, человек и его тень. Если этот рассказ чистейшей воды вымысел, то все равно это гениально прозорливый сюжет, он раскрывает огромный пласт нашей духовной культуры. Человека часто

посещают неожиданные откровения, и, повторюсь, в первую очередь я увязываю их с генетической предрасположенностью человека.

Иногда я оказываюсь в тех местах, где никогда не намеревался побывать. И лишь впоследствии понимаю, что в моём посещении таится особый смысл, что поездка совершается не случайно. Вот так однажды я оказался в Астрахани, куда по многим причинам не хотел ехать: прежде всего, чтобы не бередить душу. Я знал, что тамошние ногайцы в тридцатые годы нынешнего столетия были записаны татарами, что в школах вместо родного языка изучали язык казанских татар и перенесли засилье современной татарской культуры.

Ассимилированные ногайцы всегда вызывают во мне чувство негодования и сожаления.

Один знакомый юртовский ногаец, по паспорту, конечно, татарин, с которым мы время от времени переписывались, настойчиво приглашал меня в гости. И не знаю, как вышло, что после очередного приглашения я не выдержал и поехал. Равиль Усманов был рабочим судоверфи. Он очень радушно принял меня. В первый же день пригласил соседей.

Как и в письмах, он много расспрашивал меня про ногайцев, про обычаи, рассказывал о своих родственниках, о стариках-юртовцах. Хотя в речи Равиля чувствовалось влияние татарского, говоря на родном языке, мы друг друга хорошо понимали. Оттого что угощали меня блюдами татарской кухни, у меня был налёт разочарованности, но внимание, забота, стремление хозяев понравиться затмило моё недовольство.

Тут надо отметить, что у нас много схожего с татарами. В своих аулах мы никогда не отделяли казанских татар, и они быстро усваивали ногайские обычаи, легко перенимали тонкости ногайского языка. Я был очень доволен гостеприимством. Как у нас говорится: «Хмурой брови не увидел, в глазах моих хозяев были чистота и ясность». Мы выпили. Я с интересом слушал, как юртовцы распевают современные татарские песни.

Понравилось, что они старались петь их на ногайский манер.

Как это принято, будучи в гостях, утром я встал рано, Равиль тут же принялся показывать свой двор, хозяйство, затем мы вышли на улицу. Раньше это был пригород, и назывался он Мошаик, но ко времени моего приезда он уже находился в черте города, и старое название постепенно забывалось, чем Равиль был недоволен. Конечно, по части архитектуры район ничем не отличался от соседних: одинаковые деревянные дома, редкие аллеи с пыльными деревьями — во всём чувствовалась дряхлость и неопрятность.

Дойдя до конца улицы, мы остановились перед пустырём.

— Там кладбище, хочешь, пройдём и посмотрим, — указав на ограду, предложил Равиль.

Я охотно согласился. Мы побродили среди каменных плит. Надгробья мало чем отличались от наших и вообще от мусульманских памятников. Прямоугольные плоские плиты с дугообразным верхом, надписи арабской вязью, кое-где изображения голубя, кувшина, ножниц, на многих плитах — отличительная для ногайцев родовая тамга.