Сильные мира сего. Крушение столпов. Свидание в аду - Морис Дрюон

– С радостью, – ответил Жан-Ноэль.

Они вышли из отеля «Риц» и уселись в такси, которое вызвал посыльный.

Внезапно герцогиня воскликнула:

– Ах, я совсем забыла! В четыре часа дня у меня свидание с астрологом, с магом. Мне рекомендовала его одна приятельница. Говорят, он необыкновенный предсказатель. Поедемте со мной. Мы узнаем у него ваше будущее, узнаем, как закончатся ваши дела.

– Но ведь банк закроется, – попробовал было возразить Жан-Ноэль.

– Ну и что ж? Какое это имеет значение, дорогой? Завтра утром вы снова придете ко мне, и мы отправимся в банк.

Она разыскала в сумочке нужный адрес и назвала его шоферу.

8

Квартира на улице Верней, где Симон не был уже пятнадцать лет, совсем не изменилась. Только обои на стенах постарели на пятнадцать лет, да на столько же лет постарела и обивка кресел. Постарел, казалось, даже свет, проникавший в комнату сквозь низкие окна.

Ивонна Лашом – по-прежнему бесцветная, вялая, но немного располневшая, с поседевшими волосами и пожелтевшим лицом – приближалась к своему пятидесятилетию. Обручальное кольцо слегка впивалось в ее палец.

– Помнишь? – спросила она Симона. – У нас не хватило денег на два кольца. И тогда ты решил купить кольцо только для меня. Из нас двоих, кажется, лишь я одна и чувствовала себя связанной брачными узами.

В ее голосе слышалась снисходительная ирония, за каждым словом таился упрек. Но взгляд – невозмутимый, внимательный – не выражал ни удивления, ни гнева, ни нежности, ни прощения. Казалось, в нем можно было только прочесть: «Я бы могла жаловаться, требовать, надоедать тебе. Но посмотри, как хорошо я себя держу. Хоть я ни на минуту не перестаю думать об этом, я неизменно храню молчание. Чего еще ты от меня хочешь?»

В комнате, служившей одновременно и столовой и гостиной, на столе лежало шитье – когда Симон вошел, Ивонна работала; ему почудилось, что перед нею та же самая шелковая комбинация, над которой она трудилась пятнадцать лет назад, когда он ушел из дома.

– Да, у меня небольшая бельевая лавка. Мы открыли дело совместно с моей приятельницей. Кое-как перебиваемся. Моя компаньонка – мадам Марен, ты ее помнишь?.. Нет? Жена одного из твоих коллег по лицею Людовика Великого, он преподавал историю. Потом умер… Знаешь, я проходила на днях по улице Ломон. Помнишь, там была наша первая квартирка? Так вот, дом снесли, а на его месте стоит теперь больница Кюри. В сущности, только там я и была счастлива.

Симон находился в комнате лишь пять минут, но уже чувствовал, что с трудом выносит присутствие Ивонны. Она по каждому поводу повторяла: «Помнишь?», «Припоминаешь?» – и это выводило его из себя. Эта женщина, как видно, только для того и жила на свете, чтобы хранить воспоминания, которые были ему глубоко неприятны, и напоминать о тех далеких годах, когда он терпел нужду и влачил жалкое существование. Пятнадцать лет она жевала и пережевывала свое прошлое и облизывалась при этом, как после съеденного, но не очень аппетитного рагу.

За эти пятнадцать лет он занимал десятки различных должностей, сумел преодолеть все ступени социальной иерархии, начав с безвестности, достиг могущества; он был близок со многими женщинами – красивыми, богатыми или влиятельными; он выступал перед многочисленными толпами и представлял тысячи людей в парламенте; он обсуждал в кабинете министров и в Елисейском дворце судьбы сорока миллионов французов, при его участии принимались решения о том, как будут складываться взаимоотношения французской колониальной державы, где жили сотни миллионов людей, с другими странами.

Но в глазах Ивонны, которая пристально разглядывала его с головы до ног, он читал: «Я знала тебя бедным, я знала тебя ничтожным. Я видела, как ты исправлял красными чернилами письменные работы лицеистов, видела, как ты мучительно корпел над своей первой статьей. Пусть в представлении других людей ты преуспевающий и облеченный властью министр, в моем представлении живет твой прежний образ – жалкого, дурно одетого честолюбца, и этот образ мне дороже всего, потому что им владею только я одна и он позволяет мне одной смотреть на тебя без всякого почтения».

Она подошла к маленькому столику, взяла старый бювар – изношенный, потертый и уродливый, которым Симон пользовался, когда они жили еще на улице Ломон… «Твой бювар, помнишь?..» Бювар был полон газетных вырезок.

– Я следила за твоей карьерой, я знаю все, что ты делал, – сказала она. – Ну а добрые люди рассказывали мне о твоих любовных похождениях…

Он понял, что все это время она вырезала из газет, которые читала, относившиеся к нему статьи, его собственные речи, его фотографии. Но подобное внимание отнюдь не растрогало его, но лишь наполнило презрением к ней. Он отлично представлял себе роль, которую разыгрывала Ивонна на протяжении пятнадцати лет перед мадам Марен, перед покупателями, приходившими в ее лавку, перед своими поставщиками, – то была роль покинутой супруги, первой привязанности великого человека; и она кичилась тем, что достойно переживает свое горе, она самым жалким образом грелась в лучах славы, которую он стяжал себе, уже расставшись с нею. Да, только такая неблагодарная дешевая роль и была ей по плечу. Должно быть, она прожужжала все уши десятку людей, составлявших ее убогое окружение, фразами такого рода: «Мой муж – Симон Лашом… Когда мой муж был еще учителем… Любит ли ваш муж чечевичную похлебку? Мой – тоже, я готовила ему вареную чечевицу каждую неделю, ведь мы жили небогато…» И люди сочувственно выслушивали ее нудные речи, потому что им тоже нравилась жалкая роль наперсников в этой трагикомедии.

«Почему я на ней женился? – спрашивал он себя. – Будь у нее хотя бы красивые глаза! Но нет. В двадцать пять лет она была бесцветной девушкой, и сегодня – в пятьдесят – она стала бесцветной женщиной…»

А ведь он знал мужчин, у которых на протяжении их жизни было немало любовных приключений, но при этом рядом с ними всегда оставались жены: со своими женами они прошли жизненный путь, вместе окидывали взглядом пройденную дорогу, вместе с умилением вспоминали начало карьеры!

Что же, эти мужчины лучше, чем он, угадали, в чем заключается счастье?

Кто же больше виновен в его неудавшейся семейной жизни – он или Ивонна?

Он готов был признать себя безусловно виноватым в том, что сделал неудачный выбор. Но в остальном…

Лашом обычно говорил, оправдывая свой разрыв с женщиной: «Если мужчина оставляет любовницу, значит, она не сумела удержать его при себе».

Посмотрев на жену,