Волчье счастье - Паоло Коньетти

был молчаливый уговор — Фаусто шел вперед, а Сильвия следила, чтобы веревка между ними была натянута, но не слишком сильно. Сильвии было хорошо, она привыкла к высоте и не мерзла, уклон был не слишком сильный, ритм дыхания — ровный. Она почти не заметила, как они преодолели два ледниковых разлома — первый они обогнули, а второй перешли по тонкому мостку из льда. Ноги двигались сами собой, сердце и легкие работали исправно, дыхание было размеренным.

Фаусто остановился и снял рюкзак. Достал два ледоруба — один для себя, другой для Сильвии.

Все в порядке?

Кажется, да. А как по-твоему?

Ты уже набралась опыта.

Да уж, когда мыла пол.

Смотри, вон там твой приют.

Сильвия обернулась и увидела долину: вдалеке был «Квинтино Селла», над генератором вился голубой дымок, в утренней мгле мерцали огоньки окон. Связанные веревкой, они преодолели этот путь. Пологий склон заканчивался, впереди был крутой подъем. Скала затянута тенью.

Хочешь чая?

Пока нет, спасибо.

Значит, идем дальше?

Да, я только успела согреться от ходьбы.

Ледоруб держи в левой руке, веревку — в правой. Здесь сложный участок. Идем не спеша, хорошо?

Конечно. Мне уже передалась твоя неспешность.

В ледяном склоне были прорублены ступени. Высокие, они доходили Сильвии почти до колена: она делала шаг левой ногой, потом подтягивала правую. Для ходьбы по ровной местности ледоруб был слишком коротким, но при крутом подъеме оказался незаменим. Там, где тропа изгибалась и уходила влево, Сильвия, глядя на Фаусто, перекладывала ледоруб в правую руку. Она поняла, в чем заключалась логика. Склон был очень крутым, и подъем шел зигзагами. Сильвия вспомнила, как в начале сезона каждый раз, когда выпадал снег, Дюфур или Пасанг приходили сюда прорубать ступени. По пути им встретились двое молодых ребят, которые пропустили их вперед. Один из них восстанавливал дыхание, а другой сказал:

Вот бы на следующей неделе позагорать на пляже! Ты только представь, там девушки в купальниках!

Да, только тебя там не будет, ответил его приятель.

Сильвия не ожидала, что на вершине их встретит солнце. Солнце, утреннее небо и горизонт, вдруг распахнувшийся впереди, ледники и соседние вершины. Они пошли дальше по узкому перешейку, мимо горбатой скалы и оказались на плоскогорье, удивительно просторном и дающем ощущение покоя. Фаусто остановился. Маршрут раздваивался: одна тропа вела на запад, в сторону Кастора, а другая на восток, к двум пикам Лискам. Люди с половины земного шара приезжали сюда, чтобы подняться на эти знаменитые вершины. На севере прямо перед ними высился ледник, который был гораздо больше того, который они преодолели.

Это Фелик?

Точно.

Значит, мы уже на высоте четыре тысячи?

Да. А впереди — его величество ледник Горнер.

Он громадный. Что за ним?

За ним? Рона. Женевское озеро. Дальше — Лион и Прованс.

Потрясающе.

Отец часто говорил мне: попробуй-ка отличить воду Роны от воды По. Ему нравилась идея водораздела.

Вот он, оказывается, какой — исчезнувший город Фелик. Первая четырехтысячная вершина в жизни Сильвии. Внизу раскинулись долины, которых едва коснулись лучи солнца, — долины голубой планеты, дышавшей в своем ритме, а вокруг сияющие ледники. Хребты Монте-Роза казались высеченными решительными ударами. Вдалеке Сильвия увидела связки альпинистов. Все было отчетливо и ослепительно, и к ней вдруг пришло понимание смысла ответа, который дал ей тогда Пасанг. Снег, ветер, солнце.

Который час? — спросила она.

Семь. Пора возвращаться и пить капучино.

Мы уже спускаемся?

Да. Но теперь первой иди ты.

Хочется еще побыть здесь.

В следующий раз побудем подольше. Запомни: переноси вес на пятки и твердо ставь ногу.

Погоди, сказала Сильвия. И, прежде чем перенести вес на пятки, поцеловала его, строгого командира, с которым была связана веревкой, командира с крюками на ботинках. Поцеловала там, где снег Роны был неотделим от снега По.

28. Туман в голове

Он называл это «великой уборкой», хотя весна уже прошла: он поссорился с дочерью, чья мать все не возвращалась, а Фаусто снова ушел в горы, оставив его здесь одного, и вдобавок, хотя после несчастного случая прошло уже четыре месяца, он по-прежнему не мог завязать шнурки на ботинках — итак, он решил прибегнуть к своему старому методу изгнания мыслей и полного забвения. Он начал с чашки, наполовину наполненной джином и наполовину — родниковой водой из Фонтана Фредда, чистой водой, которая текла прямо с ледника, и продолжал так весь августовский день, постепенно теряя чувство времени и вкуса напитка — иногда там было больше воды, иногда в основном джин, но всегда сохранялся чудный дух можжевельника, и его душа очищалась от ржавчины и застарелой коросты. Бывший муж, бывший лесничий, а теперь, наверное, и бывший работник лыжной трассы, лишившийся рук и с закупоренными сосудами, — вот он, Луиджи Эразмо Балма, прозванный Санторсо, как ирландский монах; джин освобождал его от всех оков. Говорили, что этот ирландский монах прибыл со своего изумрудного острова на континент, чтобы поселиться отшельником в горах. Так отчего бы и ему, Санторсо, не стать отшельником? Он посмотрел в окно и заметил, что, если поднять чашку на определенную высоту, в джине можно увидеть перевернутое отражение гор. Он налил еще джина и заметил, что его собственное положение тоже изменилось. Все эти «бывшие» стали восприниматься как шаги к полной свободе. К свободе от брака, от рабочей формы, от труда за плату — без всего этого он не пропадет, дайте только бензопилу и огород, где можно выращивать картошку. Его заботливая, рассудительная дочь отобрала у него сигареты, но не знала, что в ящике комода есть тосканский табак, теперь он как раз кстати. Вот оно, освобождение Санторсо, покровителя отшельников. Мне нужен грот, стену я сам построю. Он понюхал табак, и его запах смешался со вкусом можжевельника.

Тут он бросил взгляд на чучело тетерева. Он поставил чашку на стол, снял чучело с полки и вышел на залитую солнцем улицу. Туристы возвращались с прогулки, дети играли на поле среди стогов сена. В руке у Санторсо был молоток, с которым он еще вполне мог управиться. Он прибил тетерева к лиственнице напротив дома. Потом вернулся в дом и вышел на балкон, чтобы оценить свою работу, — снова с чашкой джина и с табаком. Ты свободен, тетерев, лети прочь, сразись с соперником из соседней долины, подыщи себе славную курочку и заведи с ней целый выводок цыплят. Непонятно, почему ни разу за тридцать лет ему не приходило в голову освободить тетерева. Он поступил правильно, посадив его