Бельтенеброс - Антонио Муньос Молина

— Чем вы там заняты? — спросила девушка. В голосе ее прозвучала насмешка. Я поднял глаза — она с трудом застегивала молнию на темно-синем платье.

— Стараюсь на вас не смотреть.

— Так вы же заплатили как раз за то, чтобы смотреть.

Было похоже, что теперь, одетая и накрашенная, она избавилась от страха.

На это я ничего не ответил. Она добавила на скулы розовых румян и быстрыми движениями подправила длинные волосы. Пальцы с ярко-красными ногтями двигались в точности как пальцы Ребеки Осорио, что летали над высокой клавиатурой пишущей машинки.

— А вы не выходите, — сказала она, выглядывая в коридор, где никого не было. — Подождите, сначала уйду я.

Она уже выходила, когда я схватил ее за руку. Запястье оказалось неожиданно тонким. Стоило мне коснуться ее руки, как вся воля к сопротивлению испарилась. Она остановилась, подняв на меня глаза и приоткрыв губы, словно лишившись вдруг собственной воли, с отчаянием лунатика. Я протянул ей паспорт Андраде, раскрыв страницу с фото. Испуганное лицо, бледные небритые щеки, как на полицейской учетной карточке.

— Можете убедиться, что я вам не лгу, — сказал я. — Если хотите его спасти, помогите его найти.

— А кто даст мне гарантию, что это не подстава? — Она пыталась освободиться, вырваться из моей руки. — Я не знаю, кто вы.

Я отпустил ее, сообразив, что слишком сильно сжал руку — ей было больно. Потом я закрыл дверь, и Ребека оперлась о нее, словно опасаясь, что я ее ударю. С такого близкого расстояния глаза ее казались бездонной пропастью. Я видел в них двойное изображение своего лица — маленькое и выпуклое, затерянное в чужом сознании, которое недоступно мне в этот миг и, возможно, не покорится никогда.

— Если вы меня сейчас не отпустите, за мной придут.

— Я буду ждать вас здесь.

— В эту ночь я уже не вернусь.

— Скажите, где я могу вас подождать. Не скажете — пойду за вами, — произнося эти слова, я сам ощутил в них вновь обретенное преимущество — решимость и жестокость.

— Но я могу вас обмануть.

— Если Андраде что-то для вас значит, вы этого не сделаете. Его паспорт и деньги у меня.

— Так отдайте их мне.

— Я выполняю приказ. И не имею права передать их никому, кроме как ему, лично в руки.

Она метнулась к туалетному столику и принялась шарить в ящиках. Послышалось звяканье, потом на ее ладони блеснула связка ключей. Я взял их и стал ждать, пока она допишет адрес на клочке бумаги карандашом для глаз, послюнив кончик.

— До ареста он жил здесь, — сказала она, решительным жестом схватив сумочку. — Мы там несколько раз встречались. Район новостроек. От центра далеко, не каждый таксист знает, как доехать. Но я там написала название ближайшей станции метро. Для ориентации. И запаситесь терпением. Я могу сильно задержаться.

— Я дождусь, — сказал я, хотя она уже вышла, оставив за собой легкий аромат духов.

Когда я вернулся в зал, занавес на сцене был задернут, а за опустевшими столиками оставались только редкие пропойцы: головы их клонились над декольте и белыми грудями немногих женщин, отупевших от усталости и сонных. Полумрак был изгнан ровным желтоватым светом, и это недвусмысленно давало понять, что ночь в клубе «Табу» закончена. Теперь на всем здесь — на лицах и на предметах — лежала глубокая печать банальности и поражения. Сидя у барной стойки, мужчина с кривой спиной управлялся с громоздким кассовым аппаратом. Напрасно я уповал на то, что он меня не заметит. С трудом преодолевая беспорядочный лес отодвинутых от столиков стульев, он заковылял в мою сторону и принялся расхаживать вокруг с видом хозяина, вознамерившегося сопроводить важного гостя до выхода. Слова его казались обильно смоченными слюной: 

— Она вам понравилась, это точно. Сеньор прибыл издалека. Девушка пришлась сеньору по вкусу, он идет к ней в уборную, она ему отказывает. Но я могу ее предоставить. Сеньор заплатит. Сумма немалая, но сеньор может себе позволить. Дорогая обувь, отличное пальто, первоклассный отель. Сеньор вернется в отель, позвонит по телефону, не пройдет и получаса, как девушка уже будет у него, понятно? Гигиена и абсолютная приватность гарантируются. Для состоятельного джентльмена.

Голос лип кушам. Я взглянул в старческое лицо, в лишенные ресниц глаза, сказал по-английски, что не понимаю, и быстро зашагал к выходу. Однако он, хромая, поспешил за мной, настигая монотонным потоком слов — коротких и острых, словно уколы клювом. При ходьбе спина его дергалась в каких-то судорожных реверансах. Когда мы подошли к металлической двери, он поспешил ее открыть. «Сегодня уже слишком поздно, — твердил он, — но завтра девушка для сеньора будет свободна, а ежели сеньор не расположен ждать, есть и другие — они ждут телефонного вызова всю ночь и весь день…» Я поспешил к такси, припаркованному у тротуара, но старческое бормотание не отставало и шелестело у меня за спиной, пока я не сел в машину и не захлопнул за собой дверцу. Но оно так и не смолкло, потому что таксист, прогревая остывший мотор, отъехал не сразу и губы этого человека, распластавшись по стеклу, все еще шевелились за запотевшим стеклом. Как и в магазине, когда я прятался за занавеской и чувствовал, что сознание вот-вот оставит меня, мне стало казаться, что время замерло, что такси никогда не тронется с места. Лицо отодвинулось, но скрюченный указательный палец начал что-то писать на запотевшем стекле — какие-то странные перевернутые цифры, но они оказались расшифрованы и впечатаны в мою память раньше, чем растаяли в ночи, как и человек с перекошенной спиной, и подъезды улицы, где вновь опустилась металлическая рольставня ночного клуба «Табу».

9

Крошечная прихожая, голый коридор, с потолка свешивается пыльная лампочка на перекрученном проводе, строгая, без излишеств, столовая, где из мебели — только диван на металлических ножках, стол и четыре пластиковых стула под дерево. Телевизор накрыт искусно связанной крючком салфеткой, на ней — стеклянный шар, внутри — собор. Если шар перевернуть, то голубое, словно с почтовой открытки, небо исчезнет и на купол медленно начнет опускаться снег. Квартира выглядела так, будто бы в ней никто и никогда не жил, словно люди отсюда выехали, едва заселившись, когда краска на стенах еще не просохла, а все занесенные вещи и мебель хранят затхлость упаковки. Все выглядело новеньким, с иголочки, и в то же время дряхлым. На