Я и моя судьба - Лян Сяошэн

Слез я больше не проливала. Я даже не страдала и не чувствовала никакой потерянности.

Моя душа вновь погрузилась в безмолвие.

Его звали Хань Бинь, самое обычное имя – я была уверена, что буквально через несколько дней окончательно его забуду, словно никогда и не слышала.

В университете я отпросилась, чтобы съездить в Шэньсяньдин.

Прошло десять лет, деревня преобразилась – на месте полей вдруг появились фруктовые деревья; дороги были закатаны в цемент; то тут, то там возвышались кирпичные дома, причем построенные не из глинобитного, а из темно-серого высокопрочного кирпича, да и черепица поменялась – вместо мелкой рыбьей чешуи теперь на крышах красовались волнообразные плитки крупного размера; какие-то дома уже были возведены, какие-то находились в процессе. И взрослые, и дети выглядели намного опрятнее.

Чудеса, да и только!

Кто бы мог подумать, что, вернувшись в Шэньсяньдин десять лет спустя, я без труда вспомню, как пройти к дому, в котором жил Хэ Юнван.

Хэ Юнвану – нет, теперь я должна называть его родным отцом – на тот момент уже шел седьмой десяток. Сколько конкретно лет, я сказать не могла, но определенно ему было за шестьдесят, при этом выглядел он старше, исхудал еще больше, чуть сгорбился, волосы его поредели, так что на вид это был облезлый щуплый старик.

Сидя на бамбуковом табурете, он лущил кукурузу. Подняв голову и увидав меня, он равнодушно спросил:

– Кого ищешь?

– Я – Фан Ваньчжи.

– Не знаю такую.

С этими словами он поднялся и, не обращая на меня внимания, уткнул ладони себе в бока, разминая поясницу.

– Десять лет назад вы спасли меня и изранили себе ноги.

Он вдруг замер и, уставившись на меня, принялся заикаться:

– А, вспомнил, ты… в тот год… так ты… дочь… директора Фан?..

Произнося это, он движением ладони показал, какой я тогда была маленькой.

– Я уже знаю, что она была моей приемной матерью и что у меня должна была быть фамилия Хэ…

Его вытянутая вперед рука зависла в воздухе, сам он, приоткрыв рот, подался вперед да так и застыл передо мной, словно его кто-то взял и заморозил.

Дом за его спиной, в который десять лет тому назад я как-то раз заходила, уже весь покосился, окна не походили на окна, а двери на двери, казалось, что он вот-вот обрушится. Лишь дорожка перед входом была усыпана гравием, так что в дождливые дни здесь наверняка уже не месилась грязь. Похоже, оба его зятя старались проявить заботу о старике, однако возможности отремонтировать сам дом у них, видимо, не было.

Из покосившейся лачуги важно вышла только что снесшая яйца старая курица. Покудахтав, она принялась клевать налущенные в сито зерна кукурузы.

Курица вывела из ступора моего отца. Очевидно, что мое появление его смутило, напугало и даже несколько рассердило. Топнув ногой, он укоризненно заявил:

– Ничего уже не воротишь. Чего тебе нужно? Тебе что, плохо живется? Стоило ли приходить, чтобы осуждать меня? Я перед тобой виниться не собираюсь, да я и не виноват!..

У него имелись свои причины думать, будто я пришла качать права.

Если взглянуть на ситуацию его глазами, его укоры не были бессмысленны. Начни я и правда его обвинять, то проявила бы себя совершенно невоспитанной скандалисткой.

Но я пришла совсем не за этим. Сказать по правде, я не очень хорошо понимала, зачем приехала в Шэньсяньдин, это получилось несколько спонтанно, что называется, черт попутал.

– Просто решила навестить, никакой другой цели у меня не было… – спокойно ответила я.

Вообще-то сперва я хотела сказать «навестить всех вас», но вовремя опомнилась – пусть я и не собиралась никого обвинять, но набиваться в родственницы я тоже не собиралась, так что просто слово «навестить» прекрасно для этого подходило: навестить – и точка.

– Ну… ну тогда… заходи…

Тон его смягчился, осталась лишь неловкость.

Бросив взгляд на его – а можно сказать, и на мой – ветхий дом, я покачала головой и на удивление даже для себя самой спокойно спросила:

– А что с ней?

– С кем? – задал он встречный вопрос.

– С той, что меня родила.

Выпалив эту фразу, я ощутила исходящий от нее холод.

– Померла. А ты когда маленькой сюда приезжала, разве не заметила? Еще тогда больше года прошло с ее смерти…

Он тоже произнес это совершенно спокойно, даже равнодушно, нисколько не принимая к сердцу, – просто честно отвечая на вопрос.

Мне показалось, будто сердце мое кольнули иголкой, но никакой боли притом не возникло.

– Тогда… я бы хотела повидаться с сестрами…

О том, что у меня две старшие сестры, я узнала из письма мамы-директора. Прочитав его, я тут же припомнила тех двух странных девушек, с которыми познакомилась в Шэньсяньдине десять лет назад, и вот тогда до меня дошло, что они точно были мои сестры.

Да, мне хотелось знать, что с ними, точнее говоря, как они устроили свою жизнь.

Кровное родство и правда сильная штука. Выражение «даже если сломана кость, остаются сухожилия» как нельзя лучше описывает его суть.

Если уж и говорить о какой-то скрытой цели моего визита в Шэньсяньдин, то она как раз состояла в том, чтобы посмотреть, как живут мои сестры.

На какой-то миг отец замешкался, но, почувствовав, что никакого подвоха в моей просьбе не содержится, тихо сказал:

– Хорошо.

Размеренной походкой Хэ Юнван пошел впереди, я последовала за ним на расстоянии нескольких шагов. Мы направлялись к моей старшей сестре Хэ Сяоцинь и к моей второй сестре Хэ Сяоцзюй. Поскольку всю дорогу я сохраняла дистанцию, то со стороны никто бы никогда не догадался, что это идут отец и его дочь или что один указывает путь другому.

Мы производили впечатление двух совершенно чужих людей, каждый из которых шагал своей дорогой.

Он не оборачивался.

Я его тоже не догоняла.

Во дворе у старшей сестры развернулась стройка. Там в поте лица трудились четверо мужчин и одна женщина. Женщина таскала кирпичи, вся ее одежда была в кирпичной пыли. Мужчины занимались кто чем – кто-то замешивал цемент, кто-то возводил стену, а кто-то устанавливал оконную раму.

Я тотчас поняла, что та женщина и есть моя старшая сестра. За прошедшие десять лет она тоже сильно исхудала, лицо ее осунулось, вид был туповатый, от былой красоты не осталось и следа. Похоже, ее душевная болезнь только усугубилась, даже кирпичи она носила бестолково. Вместо того чтобы брать и нести стопку кирпичей на опущенных руках, она тащила их перед собой, словно тарелку, так что верхний кирпич упирался в подбородок, из-за чего