Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Джозеф Шеридан Ле Фаню

Джулапер: не может ли эксцентричность Фельтрэма объясняться болезнью? Может быть, его лихорадит? В таком случае необходимо послать за ним, привести домой и уложить в постель. Но, видимо, вы правы: удивительное приключение немного вывело его из душевного равновесия, через день-два он поправится и станет таким, как прежде.

Но Фельтрэм не поправился. С ним произошла перемена, куда более значительная, чем это было заметно на первый взгляд, и с каждым днем он становился все неузнаваемее.

Он исхудал, глаза его запали, лицо посуровело.

Изменились и нрав его, и привычки. С сэром Бейлом он держался совсем не так, как прежде, и вскоре баронет, поговаривают, начал его побаиваться. Как бы то ни было, мало-помалу Фельтрэм приобрел необычайную власть над баронетом, тем самым человеком, кто совсем недавно презирал его и смешивал с грязью.

Глава XV

Кошель с золотом

Жители графства почти не знали своего баронета. Жил он замкнуто, гостей не приглашал. На него давило бремя огромных долгов; поэтому, будучи человеком гордым, он сторонился общества и светских развлечений. Ему хотелось дать понять, что он тратит все силы на заботу о поместье, но, как ни странно, от его забот поместье отнюдь не процветало. Однако в сельской местности финансовые дела каждого на удивление хорошо известны всей округе. И сэр Бейл, видимо, догадывался, что соседи не хуже него знают о его денежных затруднениях: самое большее, на что он способен, – это выплачивать проценты по закладным и перебиваться, туго затянув пояс.

Ширина озера от небольшой пристани под стенами Мардайкс-Холла до Клустедда достигала четырех-пяти миль по воде.

Филип Фельтрэм, переменившийся, угрюмый, любил в одиночку прогуливаться в лодке по озеру; иногда, не прося никого о помощи, он брал небольшую яхту и целыми днями скользил под парусом по пустынным водам.

Нередко он переправлялся в Клустедд и, привязав лодку под могучими деревьями, что глядятся в зеркало темных вод, бродил по пустынным лесам. Люди полагали, что среди родовых угодий он лелеет воспоминания о неизгладимых обидах, нанесенных его семье, и строит планы возмездия. Угрюмое молчание его молва объясняла неизбывным гневом; этот-то гнев, говорили, и помрачил впоследствии его рассудок.

Однажды осенним вечером сэр Бейл Мардайкс, поужинав в одиночестве, погрузился в невеселые раздумья. Усталое багровое солнце озарило последними лучами узкую долину у западной оконечности озера и высветило кроваво-красным бликом одинокий парус, скользивший над темными водами, – под ним возвращался с ежедневной прогулки Филип Фельтрэм.

– А вот и мой домашний демон вод, – фыркнул сэр Бейл, откидываясь в громоздком кресле. – Уютное местечко, приятные люди, сладостная судьба! Одного вида этой гнусной дыры достаточно, чтобы вышибить из проклятого дурака последние крохи разума! Черт бы его побрал!

Сэр Бейл отвел глаза, и мысли его приняли другое направление, не более приятное, чем прежнее. Он подумал о скачках, что начнутся на будущей неделе в Хеклстон-Даунсе, о том, какие деньги можно было бы там сколотить, и о том, как печально быть изгнанным с этой блистательной лотереи.

В дверях раздался стук.

– А, это вы, миссис Джулапер?

Миссис Джулапер сделала книксен и спросила:

– Не хотите ли кувшин подогретого кларета с пряностями, сэр?

– Нет, мэм. Я бы лучше выпил кружку пива и выкурил трубку. Эти домашние средства больше подходят разоренному джентльмену.

– Хм, сэр. Нет, сэр Бейл, это не о вас. Вы не хуже половины других лордов и знатных дворян. И слышать не хочу таких речей, сэр.

– Очень любезно с вашей стороны, миссис Джулапер. Но не станете же вы обвинять меня в том, что я сам на себя клевещу, тем более что это правда, миссис Джулапер, чистая правда, будь она проклята! Судите сами: не было еще никого в роду Мардайксов, кто не мог бы поставить сотню, а то и тысячу фунтов на победителя Кубка Хеклстона; а что могу поставить я? Разве что ту самую кружку пива. Скачки в Хеклстоне основал не кто иной, как мой прадед, а теперь я не могу на них показаться! Что же мне делать? Улыбаться и терпеть, строить хорошую мину при плохой игре. Будьте любезны, миссис Джулапер, принесите мне ваш кувшин кларета. Лишь горячее вино и специи могут поддержать во мне жизнь; но сначала я выкурю трубку. Заходите через часок-другой.

Когда миссис Джулапер ушла, он закурил трубку и придвинул кресло к окну, за которым опускались сумерки. Небо бледнело, горы погружались во мглу.

Когда сэр Бейл докурил трубку, уже почти стемнело. Он по-прежнему смотрел на тускнеющий пейзаж за окном и сердито размышлял о том, что удача на скачках выпадет тому, кто и вполовину не жаждет ее так, как он. Мысли его были подобны очертаниям гор: смутные и сумрачные, они все же сохраняли отчетливую, хоть и трудноразличимую, форму. Были они горькими и нечестивыми, как и мысли всякого страдающего эгоиста. Сэр Бейл то и дело начинал что-то бормотать себе под нос и в конце концов произнес:

– О, сколько десятков и тысяч фунтов стерлингов перейдет из рук в руки в Хеклстоне на будущей неделе; а мне не перепадет ни шиллинга! Сколько несчастных готовы продать душу дьяволу, подобно доктору Фаусту, только за то, чтобы узнать имена победителей! Но дьявол не дурак, не станет покупать души тех, кто и без того принадлежит ему.

Вдруг он вздрогнул: не стене мелькнула какая-то тень. Трепещущие языки каминного пламени обрисовали на стене огромный черный силуэт. Кто-то стоял за спиной у сэра Бейла, положив длинную руку ему на плечо. Сэр Бейл резко обернулся и увидел Филипа Фельтрэма. Угрюмый и мрачный, он не убрал руку с плеча сэра Бейла и впился в лицо баронета глубоко посаженными безумными глазами.

– А, Филип, это вы! – удивленно воскликнул баронет. – Как летит время! Кажется, всего минуту назад вы были в полутора милях от берега. Впрочем, да, времени прошло немало, уже совсем стемнело. Ха-ха! Ну и напугали вы меня. Не хотите чего-нибудь выпить? Угощайтесь. Я позвоню слугам.

– Вы беспокоились о долгах. Я, кажется, сказал, что позабочусь, чтобы они были уплачены.

Наступило молчание. Сэр Бейл всматривался в лицо Фельтрэма. Будь он в обычном расположении духа, в одном из своих любимых притонов, он бы, скорее всего, просто посмеялся; но здесь, в мрачном одиночестве заброшенного Мардайкс-Холла, баронету было не по себе, и он был готов поверить чему угодно.

Сэр Бейл улыбнулся и горестно покачал головой.

– Очень любезно с вашей стороны, Фельтрэм. Эти слова свидетельствуют о вашем любезном ко мне расположении. Я знаю, вы, если сможете, окажете мне эту любезность.

Когда сэр Бейл, глядя