Дефект всемогущества - Фёдор Михайлович Шилов

Сегодня Света позвонила в панике: Иван приносил какие-то документы, орал, что у Светы поддельный план межевания – или как он там называется? Что у Евгения с Иваном были договорённости по поводу передела земли, а весь дом Евгения благоустроен за счёт Ивана. Поэтому Света теперь должна вернуть Ивану всё, что Евгений брал у соседа в аренду: холодильник, несколько кроватей, штакетник для постройки забора и кровельное железо для покрытия крыши дома.

– Так, давай по порядку, – Галя, слушая сестру, пыталась понять: Светка, что ли, неправильно поняла Ивана или он на самом деле предъявил такие бредовые требования? —Взял в аренду кровельное железо – это как? И на какой срок? На год, на век, на тысячелетие? Какова величина арендной платы? Кто и когда должен эту плату вносить? Дядя Женя ничего подобного не говорил никогда. Подарки Оладьевы какие-то странные делали: хлам свой дяде Жене перекидывали, лыжи старые, советскую стиральную машинку…

– Да, Иван упоминал стиралку!

– Вот видишь, значит, началась игра «Подарочки-отдарочки». Скорее всего, он просто хочет тебе нервишки попортить. Сущность у человека такая.

– Нет, Галь, он настойчиво требовал, чтобы я подписала какую-то бумагу. Матом орал, называл нас ворами и обманщиками, вроде как с отцом всё было договорено, а мы обещание не сдержали…

Галя посмотрела на часы: рабочего времени осталось чуть больше часа, она вполне успеет на последнюю электричку до Заберезья, а если домой не заезжать – то и на предпоследнюю. Завтра-послезавтра у Гали выходные дни, можно подопечного с собой не брать, тем более что намечаются разборки с матерщинником-соседом, незачем ребёнку на это смотреть.

– Почему у Ванечки крыша течёт, – пробормотала она, – а потому что кровлю соседу отдал. М-да, чердачок Оладьеву-старшему залило конкретно. Не дрейфь, сестрёнка, вечером приеду, разберёмся.

***

Общение с соседом состоялось на следующий день. Иван говорил исключительно на исконно табуированном наречии, Галю на порог пускать отказывался, твердил, что будет вести переговоры только со Светой и только ей покажет планы, которые необходимо подписать.

– Никаких документов Света подписывать не станет, – отрезала Галя. – Нам повторное межевание не нужно, значит, заинтересованы в нём только вы, а вы – неадекватный, так что не морочьте нам голову.

– Подпишет, – прошипел Иван, – всё она подпишет. И краденое вернёт.

Галина наклонилась к приземистому Ивану, посмотрела в стальные озлобленные глаза и сказала:

– Угрожать нам не смей. Я тебе ещё смерть Евгения не простила.

Показалось, или Иван вздрогнул? Глаза отвёл.

– Светку изводить не позволю, – Галя развернулась и вдруг через плечо повторила придуманную недавно шутку: – Знаешь, почему у тебя крыша течёт? – она постучала себя кулаком по лбу, иллюстрируя жестом, какая именно крыша. – Потому что кровлю соседу в аренду сдал.

Она засмеялась.

– Завтра вся деревня эту хохму знать будет. Или даже сегодня к вечеру.

– Сука! – выдавил Иван, а Галя помахала ему включённым диктофоном, который до этого держала в кармане.

– Все разговоры записываются, думайте, что говорите, дорогой сосед! Чао!

Вечером сёстры приготовили себе овощной салат, нажарили мяса, открыли бутылочку вина. Ещё одна была припасена на случай, если одной окажется мало. Галя часто приезжала с детьми, поэтому алкоголь был под строгим запретом – не могла и не имела права Галя расслабиться на работе, даже если работа эта перемещалась в место, предназначенное для отдыха. Но сегодня никаких запретов, можно и выпить, и посплетничать со Светкой, и песню спеть, и поплакать, и расцеловаться спьяну, признаваясь друг другу в сестринской любви.

– Ты прости меня, – говорила Галя, – я, наверное, виновата в том, что всегда называла тебя неумехой, белоручкой… Но я желала только добра…

– Я понимаю, Галь, только вот смотрела на тебя всегда и хотела, как ты: вскочила на коня, понеслась, порубила всех шашкой… Слова какие-то нужные всегда найдёшь, людей… На работе лучшая, в деревенской компании никогда не терялась…

«А дядю Женю не спасла. И помирить вас не удалось, – подумала Галя,– всегда и всё могу, а тут не сумела… У каждого в этом мире свой дефект всемогущества».

– Только я другая совсем, – продолжала между тем Света, – и даже подражать тебе не стану. Мне уютнее и спокойнее спрятаться в ракушку, свернуться калачиком и переждать бурю в тишине и покое.

– Но ведь так всю жизнь не проживёшь!

– Не проживёшь. Из ракушки выходить надо, что-то делать, а я не умею и не хочу. С детства ни к чему конкретному душа не лежала, и до сих пор не знаю, зачем живу. Так теперь ещё и корю себя последними словами после папочкиной смерти: не стоило его оставлять, надо было с ним жить, замуж не ходить, не ссориться с ним, может, по-другому бы всё сложилось.

Свет, чего гадать, как бы и что сложилось? Смерть – она всегда всю прошлую жизнь перерисовывает. Ах, если бы только оживить родителей, я бы стала такой послушной, такой примерной девочкой! Ничего бы без спроса не взяла, в запретные ящички бы не полезла, допоздна гулять не убегала бы, а сидела бы день-деньской с папой и мамой. Но ясно же, что так не было бы! И гуляла бы, и ссорилась бы… Вообще надо жить, отказываясь от всяких «если бы». Всё мечтаем о чём-то несбыточном, а настоящий момент из-за этого упускаем. Ах, если бы порция была побольше, а вино подали красное, а не белое… Ах, если бы погода была получше… Ах, если бы жить на юге, а не на севере… Жизнь такая, как есть. Случилось так, как случилось, принимаем и живём дальше!

– Я всё понимаю, но чувствую себя виноватой…

– Ты разве желала отцу смерти?

– Нет, Галь, никогда!

– Может быть, ядом поила, убить хотела?

– Ну что ты несёшь?!

– Ненавидела?

– Злилась, но нет, не ненавидела точно.

– Тогда не бери на себя лишнего. Я тоже себя корила и до сих пор корю: поздно к врачу дядю Женю отправила, а может, надо было не к этому, а к другому. И связи были, и деньги, а толку ноль. И не потому, что врачи плохие или я прошляпила, а потому что у каждого своя жизнь, Свет. За другого её не проживёшь, даже если со всех сторон человека станешь контролировать. Всё равно останется что-то, чего ты никогда в его жизни не увидишь и не узнаешь; хоть волоком тащи человека в правильном направлении, он сумеет вырваться и убежать. Дядя Женя жил в меру счастливо и в меру сложно. Что уж тут ему Алевтина пела – нам не узнать, ясно, что она его от семьи отваживала. Но это был его выбор, выбор взрослого