Круг, петля, спираль - Анна Баснер

в банки с крупами, в аптечку, в мусорное, представьте себе, ведро. Не побрезговали. В Тасину комнату Нелли еще не заглядывала, но готова была поспорить, что в ящиках с исподним тоже покопались. Ничего святого. Нелли охватила паника. До нее внезапно дошло, что за скарб лежал в коридоре – эти коробки, швейная машинка, корзина… Выморочное имущество Лены. Антресоли. Дуболомы залезли на антресоли. Вторглись, осквернили, переворошили. И Тася, сидит, потерянная, беззащитная, среди маминых вещей.

Умирая от жалости и бессилия, Нелли сорвалась в коридор – и в дверях кухни едва не столкнулась с Тасей. Та, к изумлению Нелли, заметно воспрянула духом и по-хорошему разволновалась: щечки порозовели, во влажных глазах затеплились неяркие огоньки. Чудотворный эффект письма? Пускай, пускай поволнуется, все лучше той зловещей илистой апатии, что ее засосала утром. Заветного конверта у Таси в руках не обнаружилось – уже спрятала. Под подушку, не иначе. Чтобы ночью в любой момент проснуться и перечитать. Солнышко ты мое, девочка смешная.

– Там было что-то приятное? – спросила Нелли тактично, стараясь ни взглядом, ни бровью не выдать, что знает содержание письма.

Тася смутилась. В уголках белесых губ дрогнула улыбка.

– Еще как…

Ай да Эммануил, ай да сукин сын! Нелли схватила Тасю, пухленькую, родную. Прильнула, уткнулась подбородком в покатое плечико.

– Понимаешь, там птицы, он пишет про птиц, – пробормотала Тася. – Это очень важно. И почему я не привезла?..

Да там же столько всего в письме, подумала Нелли, почему это Тася говорит именно про птиц? Ой, да бог с ними!

– Ответ-то напишешь? – поинтересовалась. – Я передам!

– Конечно. Только надо все обдумать, – немного гнусаво откликнулась Тася. – Дадо все обдудать.

Не выпуская Нелли, оглушительно икнула. Потом еще раз. И еще. И неистово, от души, разревелась.

Разгромленную квартиру приводили в порядок еще несколько суток в четыре руки. Комнату за комнатой. Папки, побрякушки, клубки шерсти, фотоальбомы. Одежные завалы. Ценные вещи и пустяковины. Поднимали раскиданное, вытирали пролитое, подметали рассыпанное – не торопясь, не надрываясь, в торжественном смирении, будто собирали те самые, соломоновы, ветхозаветные камни.

Нелли диву давалась, как у Таси получается худо-бедно сохранять самообладание. Разумеется, настроение у той было подавленным. Голос подчас жалко срывался, припухшие глаза наливались влагой, руки машинально терзали какие-нибудь яркие бумажки. Шнурову с журнальной обложки, бедняге, попало по первое число – остались от певца и сквернослова разноцветные клочки.

И все-таки Тася держалась. Не билась в истерике, не теряла сон – напротив, спала крепко, долго, по двенадцать, а то и по четырнадцать часов. Сочинила ответ для Эммануила и, застенчиво потупившись, отдала Нелли. Вгорькую не напилась ни разу, а стоило бы, пожалуй. В день обыска они, вдоволь прорыдавшись, утешились найденной в недрах буфета ягодной наливкой. Выхлестали переспелый спотыкач, посидели, но вот так, чтобы налакаться вдрызг, томно, безобразно, до благостного беспамятства – темного, густого и сладкого, как наливка, которую пили, – нет, не смогли. Хотя очень, очень старались.

Даже муторный разговор с Санечкой Тася вынесла мужественно. Нелли звонила внучке по скайпу со своего ноутбука в гостиной, а Тася тянула шею из коридора. Остерегалась светиться перед камерой – ей же нельзя в интернет, боже упаси, фсиновцы засекут. «Да как они отследят-то, подойди, – уговаривала Нелли. – Мне же звонить можно». Но Тася по понятным причинам боялась рисковать. Мысль о том месте страшила. Поэтому, когда Тася или Санечка задавали вопрос, Нелли челночила туда-сюда, из комнаты в коридор.

Поплывшая на седьмом месяце, пухлощекая Санечка по первости отреагировала на задержание Таси как полагается: потеряла дар речи. Нахмурилась. Глаза забегали, застучали, сухо и отрывисто, ноготки по клавишам. Немного погодя Саня заявила, что она сию же секунду возьмет билет – есть подходящий на завтра. На это Тася встревожилась, судорожно захлопала крыльями из прихожей: куда она с таким пузом, нет, ни в коем случае, скажи, чтобы подумала, не надо, главное ведь, чтобы научница прилетела, а дочка пусть себя побережет… Нелли передала послание Сане, та кивнула, мол, сейчас обсудим с Хелен и перезвоню.

И сутки молчала, засранка. На Неллины озабоченные сообщения отвечала невнятицу – прости, бабуль, сейчас не очень удобно, как смогу, сразу напишу. Когда все-таки позвонила (Таси рядом не было – и к лучшему), огорошила: нет, сама не приедет. Заграничный доктор сказал, что ей не стоит в самолет. Но господь с ней, с Саней, ей действительно не надо геройствовать, а вот Хелен! Тоже прилетать не собирается, как выяснилось. Тут уж Нелли не выдержала. Заорала: «Как это так? Что значит “опасается преследования”? Мало ли какая у нее там тема диссертации! Да она там в вашей Европе совсем совесть потеряла. Из-за нее человека судят! Твою маму! Саня, ау, окстись!» Внучка замялась: «Да пойми, она же давно уехала, Россия для нее чужая… Ты уточни у адвоката, наверняка реально дать показания дистанционно. В том же консульстве, например. Я погуглила, можно попросить следователя подготовить международное поручение…»

«Трусиха бессовестная твоя Хелен!» – прошипела Нелли и сбросила вызов. Трусиха и эгоистка распоследняя. Якобы ее могут к делу пришить как сообщницу. А то, что задержали ни в чем не повинную Тасю, никого, похоже, не волнует. И Саня научницу еще и оправдывает. Слов нет! Добило Нелли в этом диалоге абсолютное нежелание внучки на Хелен как-то поднажать. «Не могу я на нее давить, не в той я ситуации… Ты не знаешь всех обстоятельств – грант, исследование, ученый совет…» Без вариантов. Что за бесхребетность? Стержня нет. Вот разродится, появится свое дитя, может, поймет хоть что-нибудь.

Нелли толкалась в пробке, злилась, сигналила, ругала на чем свет стоит наглецов, что лезут, где посвободней, нимало не считаясь с другими водителями… Надо было взять Лёниного «американца»: респектабельный автомобиль все пропускали бы даже с престарелой пигалицей за рулем – не то что ее легкомысленный «Мини Купер», который среди внедорожников даже не видать. Ну Хелен, ну не сволочь ли! Нелли живо себе представила, как седовласая ученая дама обращает глаза к потолку и оскорбленно, с заметным уже акцентом восклицает что-то наподобие: «Какое жуткое место эта страна! Ноги моей там не будет! Саша, когда все закончится, ты должна непременно забрать маму сюда!» И морщится брезгливо, чуть удивленно, словно ей со всей учтивостью предложили встать в чистых туфлях в жирную грязную лужу.

Прежде чем подняться к Тасе, Нелли минут двадцать сновала проходными дворами до соседней улицы и обратно. Остывала. Первые зазимки сделали свое дело – в лифт она ввалилась красноносая и изрядно охолонувшая. По счастью, Нелли было чем скрасить Тасе дурные вести – новым письмом от Мумочки. И опять не утерпела, тайком пробежала текст глазами.

Эммануил, дьявол языкастый, не разочаровал: «С твоим появлением мой мир распахнулся, а теперь, когда ты не рядом, в пустотах гуляют сквозняки…», «Сердце мое стало как антенна, ловит сигнал. Вот ты улыбнулась, или загрустила, или умильно, по-детски, надулась, а я все чувствую…» И так далее и тому подобное – образно, ласково, пылко. На разрыв аорты. А от встречи с Тасей – когда Нелли предложила выбить посещение – уклонился. Поди разбери его. Тоже мне Чайльд-Гарольд, непонятый байронический герой. Известности не достиг. Видит теперь в этом сочинительстве некую усладу. Ну да ладно, больно надо. Только бы послания свои продолжал писать исправно: Тася вон ими одними и дышит.

Нелли открыла своим ключом. Тася не встретила – склонилась в гостиной над какими-то альбомами. Нелли заперла дверь, повесила шубу на плечики в шкаф. Разобранный после обыска, он стал куда более вместительным; раньше-то гости кое-как втискивали свои пальто и куртки промеж тесно понавешанных вещей, а чаще просто громоздили их в прихожей на ненадежную вешалку-стойку.

– Что это? – спросила Нелли, приблизившись к столу.

– Привет, – задумчиво бросила Тася, не отрывая взгляда от картонки, на которой в горстке болотно-зеленого праха угадывался лист папоротника. – А ты слышала что-то про «Письмо трехсот»?

Нелли озадачилась. То ли вчера, то ли позавчера эти альбомы и коробки с цветочными останками они убрали обратно на антресоли. Вымели из коридора налетевшую шелуху. К сожалению, не все экземпляры выдержали натиска правоохранительной силы. И Тася снова вытащила? Зачем?

– Гербарии?

– Гербарии. – Тася провела длинными обкусанными ногтями по хрупкой