Круг, петля, спираль - Анна Баснер

вместительной сумки, нащупала конверт. Сразу, пальцами еще, поняла, что не заклеен. А вдруг Мумочка написал нечто такое, что Тасю расстроит? Вон как прохладно отреагировал, когда Нелли позвонила на днях. Сегодня-то, конечно, был более экспрессивным, и все же… Складывалось впечатление, что человек хочет держаться подальше от чужих бед. Нет, надо Тасю любой ценой от лишней боли уберечь.

И Нелли достала письмо.

Душенька моя! Тасенька! Звонкая моя!

Не знаю, хватит ли у меня слов, неказистых и неуклюжих, чтобы передать тебе все, что я чувствую.

Какой кромешный ужас и несправедливость. Конечно, я ни на секунду не поверю в то, что тебе вменяется по чьей-то зверской глупости и жестокости. Слава богу, ты дома. Приходишь в себя. Как ты, моя милая? Непременно напиши мне пару слов и передай с Нелли! Хоть крошечную записочку! Сразу же, слышишь?

А пока сам скажу тебе все.

Ты появилась на излете моих лет как чудесное небесное светило. Как прекрасная Вега (ты знала, что астрономы ее называют, цитирую, «наверное, самой важной звездой после Солнца»?). Яркость Веги долгое время принималась за ноль при измерении звездных величин, то есть она была эталоном, точкой отсчета. Вот так и моя жизнь три недели назад на маленькой террасе с видом на Елагин остров головокружительным образом обнулилась и началась снова. И вся выстраивается теперь в соизмерении с тобой.

По древней китайской легенде, Вега и Альтаир, разделенные Млечным Путем, – это возлюбленные Чжи-нюй и Ню-лан. Ткачиха и Волопас. Судьба их разлучила, отняла друг у друга. Но слушай дальше! (Надо же, как само собой написалось – «слушай», а не «читай», точно вживую с тобой говорю…) Так вот, раз в год со всего света слетались птицы и создавали для них своими крыльями мост через Небесную реку. Я верю, что и мы с тобой скоро встретимся.

Думаю о тебе постоянно. Чем бы ни занимался – озвучиваю ли книги, иду ли поздним вечером в магазин, смотрю ли кино, – все время ощущаю рядом твое присутствие. Как с тобой хорошо! Словно воздухом дышать, словно пить пригоршнями чистую родниковую воду. Сплошь и рядом ловлю себя на том, что изумляюсь совсем неожиданным вещам, которым и удивляться странно: скажем, промелькнула над головой какая-то пташка. А поразительное, на грани невозможного, почему-то кажется естественным и очевидным. Как будто музыка состоит не только из семи нот, но еще и из цветов, запахов и ассоциаций… и это само собой разумеется! Видишь, сколько волшебства ты принесла, моя девочка.

Многое хотел я тебе сказать тогда, на Мартынова, и не решился… Что помню каждую встречу в шестьдесят седьмом, помню легкие, как шепот, наши поцелуи. Помню взгляды украдкой на кухне твоего папы, твой теплый смех, красивый бело-голубой сервиз, плетеный плафон над столом, твои родинки, золотистый пушок на загривке. А как уморительно ты гримасничала, когда отец отправлял тебя спать! Слышу твой аромат – тонкий, цветочный. Я знаю, ты брала духи у Нелли, но как по-разному они звучали на вас! Она – густая сумеречная сирень, а ты – сирень утренняя, нежная, звенящая от росы.

Невмоготу быть в разлуке с тобой. Вот увижу тебя, обниму, прижму к себе, и никто и никогда не сможет тебя у меня отнять. Пока ты гостила у дочери в Брайтоне, я понял ясно: мой мир не существует больше вне связи с тобой. Не допускаю мысли, что опять потеряю тебя на годы. Нет, нет и нет! Мы выдержим. Надежда придает мне сил.

Ты моя единственная любовь, и всегда ею была. Сильная, страстная, возвышенная! Одно желание имею – быть достойным тебя.

Целую бессчетно,

Эммануил.

Нелли трижды перечитала письмо, игнорируя лежащую на столе кожаную папочку со счетом. Вот оно как… Проникновенно, романтично. Любовь, пронесенная сквозь годы. Даже глаза от слез защипало. Неужели все это непритворно? Слог слащавый, но без фальши… А ведь по поводу Тасиного ареста Мумочка сильных эмоций не проявил. Впрочем, быть может, погружаясь в воспоминания о молодости, он испытывает неподдельные, почти настоящие чувства? Или же над листом бумаги входит в образ, расписывает себя молодого? И сам своему персонажу верит. Своего рода творчество. Самореализация. Писатель – он и есть писатель. Или все-таки и впрямь любит? Ну какой смысл ему обманывать Тасю? Однажды Нелли уже ошиблась на Мумочкин счет. Или не ошиблась?

Вконец запутавшись, Нелли отложила убористо исписанный курчавым почерком листок и взглянула на часы. Убрала письмо в сумку, расплатилась за кофе и поспешила к Тасе. Шагала ненастными ноябрьскими улицами, спрятав нос от мерзлого ветра в песцовый воротник. Обдумывала, как поступить. Отдать конверт или обождать? Одергивала себя: зареклась же вмешиваться в Тасину личную жизнь… Лишь бы девочка была счастлива. Хотя о каком счастье сейчас может идти речь? Ей бы выстоять. Умом не тронуться.

Когда Нелли вошла в квартиру, подумала, что страхи ее оправдались: Тася лишилась рассудка. Сидит все в том же убогоньком домашнем халате, босая, всклокоченная, в коридоре. На куче осенне-зимнего тряпья. Таращится в стену, на фирменный календарь издательства «Пифос» – каждый Новый год Нелли дарила Тасе полиграфический сувенир, уже, считай, традиция. Висит косо, красная пластиковая рамочка застыла на дате отъезда в Брайтон (двадцать второе октября). Куда ни глянь, в прихожей валяются вещи: куртки, коробки, пакеты, швейная машинка, корзина какая-то коричневая, с прозеленью, плесневелая. Растоптанная одинокая туфля. Раскрытый платяной шкаф, извергший наружу комья одежды и меха, – будто медведь со вспоротым брюхом.

– Обыск, – сказала Тася нехорошим индифферентным тоном, продолжая глядеть на перекошенный календарь. – В семь утра вломились. Все перевернули. Забрали книги.

Не сняв шубы, Нелли упала на колени рядом с Тасей:

– Книги?

– Из папиной библиотеки, – та вяло махнула рукой куда-то в направлении гостиной.

Нелли сжала виски, чтобы как-то придержать в голове разбегающиеся мысли:

– А адвокат? Приезжала?

– Я не м-могла с ней связаться, – промычала Тася, не размыкая челюстей, точно набрала полный рот клейких ирисок. – Они пришли без предупреждения.

– С какой такой радости? Ты же имеешь право с ней разговаривать! Надо было попросить у следователя телефон! Этот кабан, как его, Лынский, был?

Тася смотрела безжизненно, тупым и стеклянным взглядом чучела из естественно-научного музея.

– Родненький, пойдем-ка на кухню, Наташе позвоним. Давай помогу, – предложила Нелли и взяла Тасю под локоть.

Та не шевельнулась.

– У меня нет сил.

– Ну что нам тут сидеть… – настаивала Нелли.

Легонько потянула неподатливую Тасю.

– Зачем?

– Как зачем? – Нелли лихорадочно перебирала в уме аргументы. – Ради Санечки. Таська, надо мобилизоваться. Да, трудно, но надо. Через не могу.

– Я ей не нужна. Она мне в Брайтоне ясно дала понять.

Стало жарко. Нелли выпуталась из душного песца. Шуба, словно жидкая, мягко растеклась по полу. Что у них там в Брайтоне произошло? Нужно немедленно созвониться с Саней, зря откладывала. Но сперва с адвокатом.

– Я утром пересеклась с Эммануилом. – Нелли запустила пальцы в сумку. – Он передал тебе письмо.

Конверт не вызвал у Таси видимого интереса. Тогда Нелли аккуратно вложила письмо в Тасину ладонь, поднялась и удалилась в гостиную. Набрала адвоката. Наталья наказала до ее приезда ничего не трогать, только сфотографировать, что стало с квартирой. На возмущенный вопрос, почему та не знала про обыск, ответила: «Нас не ставят в известность. Не знаю, было ли у них на это постановление суда, но они имеют право получить его задним числом. Кстати, Нелли, вам удалось связаться с Тасиной дочерью? И, главное, с той женщиной, которая передала книгу? Они прилетят? Нам позарез нужны их показания».

Нелли заверила адвоката, что свяжется в ближайшее время, и начала тягостный обход. Оперативники учинили тотальный, адский разгром. Вынюхивали, ищейки, какие-то нычки с контрабандой. Вскрыли пианино. Распотрошили Сережину библиотеку. Книги, которые не конфисковали, в беспорядке свалили на пол. Опрокинули бюсты бронзовых классиков. Гипсовому Гоголю повезло меньше всех: ему в сутолоке откололи ухо. Мебель в комнате ошарашенно замерла. Немая пауза. Шкафы и серванты с распахнутыми дверцами. Раззявил бегемотовую пасть раскладной диван (гостевые подушки и одеяло из него, естественно, выдернули). Как же тут убраться? Не знаешь, с чего начать…

С кухней обстояло не лучше. Черти сунулись всюду: