Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт

Орел, как представляла Канделария, ни о чем особенно не думал, потому что, скорее всего, даже не заметил, что сеньор Санторо уже несколько дней не выходит к завтраку. К тому же она предполагала, что для орлов многое перестает иметь значение, ведь он и на потерю зуба, кажется, не обратил внимания. Впрочем, за столом все старательно смотрели ему в рот, надеясь, что это побудит Тобиаса объяснить отсутствие зуба и рассказать, что он собирается предпринять. Но он в это время, похоже, остатками своего рассудка витал в облаках. От такого орла, как он, ничего иного и нельзя было ожидать.

Но какие бы гипотезы ни строила Канделария, на самом деле в то утро, начавшееся со стрельбы, никто не казался особенно огорченным отсутствием Санторо за завтраком, даже наоборот: так можно было обсудить то, что он делал с тучами. И даже его странную причуду копать в земле ямы, такие глубокие, что он мог бы там встать во весь рост.

— Ничего он не объяснил, — сказала Канделария и откусила пандекесо[8]. — Только сказал, что разрядил тучи.

— Мне снились выстрелы, — сказал Тобиас. — Они были как настоящие… Я даже подумал, кто-то и вправду стреляет.

— Что значит — разрядил? — спросила Габи.

— Камни перестали мной любоваться, — сказала Тереса.

— Я сейчас сплю? — спросил Тобиас. — Передай соль, Кандела.

— По-моему, очень опасно, что он вот так стреляет. Надо быть бдительнее, когда под боком живет такой ненормальный… — сказала Габи, а потом решилась спросить: — Ради бога, мальчик, где ты потерял зуб?

— Они как будто смотрят на меня с осуждением этими своими глазами, вечно открытыми, — сказала Тереса. — Мне больше нравилось, когда они мной любовались. В кофейнике еще осталось.

— Почему все говорят про стрельбу? Реальность мне приснилась? Или нам всем снилось одно и то же? — спросил Тобиас. — А нету сока маракуйи?

— Я вот думаю, что он боится молний, — сказала Канделария. — Или дождя. Даже не знаю, чем еще могут быть заряжены тучи. Между прочим, орлы соленое не едят.

— Послушайте, Тереса, проще изменить взгляды вам, чем вашим камням, — заметила Габи. — Кому-нибудь еще подлить кофе?

— Да он всего боится, — сказал Тобиас. — Хочу сок. От кофе у меня гастрит.

— Нам всем снилось одно и то же, — сказала Канделария. — А хуже всего то, что мы еще не проснулись. Орлы не пьют кофе.

— Впервые я согласна с Тобиасом, — сказала Габи. — Самые предусмотрительные люди — это те, кто боится больше всех. Санторо — трус. Нам нечего опасаться, кроме случайной пули.

— Трусливые люди безобидны, — сказала Тереса. И поскольку она думала о золотых самородках, то добавила: — Пока он платит за проживание, пускай остается.

— Меня больше всего настораживает, что он бесплатно занимается всякой починкой. Готова поспорить, он задумал присвоить дом. За такими людьми нужен глаз да глаз, уж поверьте моему опыту, — сказала Габи. — Советую залепить зуб смолой.

— Змеям я не доверяю больше, — сказал Тобиас. — Не надо никакой смолы. У орлов нет зубов.

— Ну что ж, господа сотрапезники. Похоже, ясно, что ничего не ясно, — сказала Канделария и встала, чтобы отнести дону Перпетуо кусок банана, потому что он давно уже сидел на араукарии и приговаривал:

— Ай, как тяжко жить на свете! Ай, как тяжко жить на свете!

Похоже, только попугай говорил неоспоримую истину, подумала Канделария, пока он заглатывал банан чуть ли не целиком.

Оставив его чистить перышки после обязательного купания под утренним дождем, Канделария отправилась шпионить за сеньором Санторо. Так она обнаружила, что он достроил свою стену и теперь устанавливал на ней датчики движения. Она еще подумала, что это безумие — ставить такие датчики там, где даже камни движутся. Но потом рассудила, что этим занимается тот же человек, который расстреливает тучи, и в этом смысле поведение сеньора Санторо показалось ей логичным. Он, пожалуй, даже был самым логичным из всех обитателей Парруки. С самого начала он зарекомендовал себя как чудак, и ничего другого от него и не ждали. Стекла, которые он решил установить в окна своей комнаты вместо обычных, наверняка были пуленепробиваемые, потому что Канделария никогда не видела таких толстых стекол. Она еще не знала, что по низу стены он собирался пустить сетку, а вдоль нее вдобавок посадить лиану-четочник. И не догадывалась, что Санторо выбрал именно это растение потому, что его семена, наполовину черные и наполовину оранжевые, сверкающие и круглые, как сахарное драже, крайне ядовиты. И уж никак не могла она знать, что он на самом деле хотел установить систему видеонаблюдения, чтобы денно и нощно следить за всем, что происходит в окрестностях его убежища. Даже задумался, как провести связь — в такое-то место, где даже по телефону поговорить нельзя. Наверняка считал, что таким образом сослужит им хорошую службу: принесет частичку цивилизации, как те, кто когда-то привозил лед в самые отдаленные места.

Из своего укрытия Канделария следила, как работает сеньор Санторо. Ему все было по плечу. Он умел смешивать, цементировать, ремонтировать. Когда надо было что-то резать, он резал с удивительной аккуратностью. Измерял, вычислял и записывал результаты в тетрадочку, в которой еще и подробно зарисовывал свои идеи, а рисовальщик, надо сказать, он был отличный. Правда, все художественное было ему чуждо, зато технические рисунки отличались точностью на грани гениальности.

Чтобы оценить результаты своего труда, он их рассматривал под разным углом: то стоя, то сидя, то на коленях, то лежа на земле. Санторо все время был в движении. Казалось, усталость ему неведома. Больше всего Канделарию удивляло, с каким энтузиазмом он отдавался делу. За работой он пел, или насвистывал, или разговаривал с Эдгаром. А еще все время смеялся этим своим сухим смехом, который она так хорошо узнала, смеялся, когда ошибался, и когда результат не совпадал с его расчетами, и когда что-то выходило даже лучше, чем он ожидал. В конечном счете у него все выходило лучше, чем он ожидал, потому что Санторо был не только чудак, но и редкий перфекционист.

Пронаблюдав за его работой почти все утро, Канделария подумала, что никогда не видела, чтобы отец вот так работал. Она помнила, как мать ходила за ним по всему дому: надо починить то, надо починить это, то-то и то-то сломалось, то-то и то-то пора ремонтировать, — а отец отвечал: завтра сделаю, завтра починю, завтра отремонтирую. Проблема, как заключила Канделария, была в том, что это «завтра» не наступало никогда.

А больше всего ее поразило, что