Отражения - Виктория Яновна Левина

На доске аккуратным почерком были выписаны темы выпускных сочинений. Одна из них: «Мой любимый поэт времён Великой Отечественной войны». Всё. Больше никого и ничего для меня не существовало! Остались только Иосиф Уткин и я. Стихи вперемешку с цитатами обожаемого поэта сами лились на бумагу. Итог – «пять с минусом». Прощай, золотая медаль!

Потом, ещё через три года, я бежала, перепрыгивая через три ступеньки по эскалатору, спеша к кассам Киевского вокзала. Как же так, Дина умерла? Такого просто не может быть! Как? Почему? За что-о-о? Я же ещё месяц назад послала ей бандеролью на День учителя самиздат Бродского, по случаю купленный в студенческом общежитии.

Я отстояла очередь и добралась до заветного окошка.

– Билетов нет! – ответила девушка в кассе. – Кто у вас умер, родственник?

– Учительница. Любимая, – пробормотала я, продолжая рыдать навзрыд.

Билет мне всё-таки дали, и я проплакала все восемнадцать часов в поезде.

В день похорон было холодно. Минус семь в ноябре. Провожать её пришёл весь город. Люди шли сплошным потоком, как на параде. Она лежала в гробу такая маленькая, с лихо вздёрнутым носиком… и такая непривычно неподвижная. Тяжёлая болезнь почти никак не сказалась на аскетичном, сухоньком тельце. Люди говорили только о ней, многие плакали.

Прощай, Дина! Люблю тебя всю жизнь.

Глава 19

Груня

Мои отношения с украинским языком всегда складывались прекрасно! Я уверена, что выучить украинский язык, не проживая в языковой среде, не обучаясь в школе, где его сносно преподают, да даже просто не имея украинских корней, – очень сложно!

Примером тому может служить мой папка-полиглот. Зная около полутора десятков языков, включая китайский и японский, общаясь по службе без переводчиков, будучи осуждённым в тридцать седьмом году в качестве «немецкого шпиона» только за то, что однажды во сне заговорил по-немецки и был услышан соседями сквозь тонкую кирпичную стенку, он так и не смог взять «украинскую твердыню»!

То есть понимать-то он, конечно, понимал, но говорил с жутким русским акцентом! А вот мамочка, окончившая украинскую школу и институт и учившая меня завораживающепрекрасным украинским песням, была первым человеком, от которого ко мне перетекла любовь к мелодичной, протяжнопесенной, загадочной «мове».

Ещё была семья моей близкой подруги детства, Наташки, в которой было принято садиться за праздничный стол в вышитых украинских рубашках, подавать на вышитых украинских полотенцах-рушниках хлеб, испечённый в домашней печи, и даже говорить в доме на чистом, литературном красивейшем украинском языке!

– А ну‐ка, дiвчатка, спiвайте разом зi мною![7]

И дядя Вася, красавец мужчина двухметрового роста с картинными чертами лица и густой чёрной шевелюрой, профессор местного пединститута, бережно брал в руки, как ребёнка, гитару и, любовно касаясь струн, пел небесной красоты романсы украинских поэтов-романтиков начала века. А за окнами, под крупными украинскими звёздами, наливались соками благодатной земли абрикосы, вишни, черешни, яблоки и груши, которые были посажены и выращены руками этого доброго великана, дяди Васи.

И все же, несмотря на такое нешуточное знакомство с украинским языком и литературой, несмотря на все мои «пятёрки» по этим предметам в предыдущей школе, я и представить себе не могла, с каким языковым богатством и с какой личностью столкнёт меня судьба в стенах новой школы!

Я помню, словно это было вчера, как в класс спокойно вошла рыжая женщина средних лет, внимательно оглядела собравшихся и сказала:

– Сегодня я буду читать вам стихи раннего Павла Тычины…

И всё. С первыми звуками этого голоса, ТАК читающего стихи, как будто до этого не было ни жизни, ни смерти, ни земли, ни неба, а были единственно только эти строки, пол подо мной ушёл из-под ног. Я летала вместе с Груней Дмитриевной сквозь неведомые дали, я проживала вместе с ней каждое слово, каждую мысль, как если бы она была последней на земле, и плакала, не вытирая слёз! В какой-то момент, очнувшись от чар, я взглянула по сторонам – ученики Груни все были в подобном состоянии гипнотической заворожённости.

– Актриса! – уже не в первый раз с гордостью шепнула мне соседка по парте. – И так каждый урок!

«Боже, какое счастье», – подумалось мне тогда!

Нужно ли говорить, что сердце моё с этого дня принадлежало Груне. Были, конечно, любимая русская литература и Дина – мой Учитель на всю жизнь. Но появилась в моей жизни и Груня, с её удивлёнными зелёными глазами, с её нежным голосом, открывающим мне такие просторы поэтики, о которых я раньше даже не подозревала; была какая-то высшая тайна общения сердец на её уроках!

Я училась у неё открытому выражению эмоций, я училась чистым слезам восхищения. Моё сердце замирало от правильно взятой интонации. Душа испытывала сладостное щемление от верной рифмы.

Через несколько лет я буду читать уже свои стихи на конкурсах молодых поэтов Украины.

– Боже мой! – скажет мне известный поэт-классик украинской литературы. – Где же ты училась так читать?

– У меня была прекрасная учительница в школе, – отвечу я изумлённому классику.

Груня заставляла нас заучивать страницы программных произведений наизусть. Её требования к языку были жёсткими и бескомпромиссными. Учиться у неё нужно было предельно серьёзно. Но я до сих пор помню эти страницы бесконечных цитат и стихов! А уж любовь моя к предмету была настолько велика, что сравниться с ней могла разве что любовь к квантовой физике, которая определила впоследствии всю мою жизнь!

Через несколько лет мне выпадет счастье близко знать и дружить чистейшей человеческой и литературной дружбой с Лялей Рубан – «современной Лесей Украинкой», как звали её в литературных кругах. Она к тому времени будет «в бегах». Ей придётся скрываться с двумя детьми от властного мужа, известного художника, и жить в доме моих родителей, когда я уеду в Москву. И начнутся внезапные приезды – её ко мне в Москву, мои – к ней в Киев. Ночи напролёт мы будем читать божественные строки украинской классики, а потом, под утро, она станет цитировать мне строки из своих рвущих сердце на части поэм. Я же, в свою очередь, полюблю рассказывать ей свои неумелые, но искренние стихи.

– Никогда не выходи замуж, дай мне слово, – однажды в порыве чувств крикнет мне Лялька. – Обабишься, растеряешь всё святое, что у нас есть сейчас!

Ляльки нет на земле давно, лет пятнадцать уже, наверное. И замуж я вышла… даже дважды. И Груни нет. Но живут во мне волшебные звуки-птицы произведений украинских поэтов и прозаиков,