У смерти твоё имя - Диана Аркадная

что-то запретное? Как жена Синей Бороды, осмелившаяся нарушить наказ мужа и заглянувшая в заветную комнату. Хотя хозяин поместья никогда не упоминал, что нельзя сюда заходить… Может, она в очередной раз додумывает то, чего не существует?

Сабина отводит от мужчины глаза и только сейчас замечает, что на стенах меж окон развешены застекленные фотографии, какие-то – черно-белые, а какие-то – в сепии. Последние выглядят очень старыми, быть может начала двадцатого века или даже раньше.

Чиркен замечает ее интерес.

– Это из семейного архива. Здесь, – он указывает рукой на самую ближнюю рамку, – мой прадед Константин и его близкий друг, Лаврентьев Игорь.

– Он тоже был фабрикантом? – девушка вглядывается в фотографию. Рядом с Лаврентьевым – франтоватого вида блондином с забранными назад волосами и острой бородкой клинышком – сидит русоволосый статный молодой мужчина. Константин Пашуков. У них с Чиркеном почти нет сходства, но черты его лица все равно кажутся знакомыми, словно откуда-то из другой жизни.

– Да, у него было текстильное производство. После его гибели фабрика закрылась, и особого упоминания о ней не осталось.

– Что с ним стало? – Сабина переводит взгляд на Чиркена и успевает заметить тень, скользнувшую по его лицу.

– Несчастный случай во время охоты. Говорили, что ружье выстрелило во время чистки.

– Почему вы держите эти фотографии здесь? Они же часть истории вашей семьи, а вы, кажется, ее высоко цените.

Мужчина от ее вопроса делается и вовсе мрачен.

– Это было просьбой Тимура, пока он оставался под домашним арестом.

Услышав сказанное, Сабина долго молчит, искоса рассматривая ряд дверей. Все, кроме одной, самой дальней, распахнуты.

– Вы какое-то время держали его здесь? – наконец спрашивает она, вспоминая реакцию Тимура на упоминание карцера. Что могло заставить любящего отца запереть своего сына в таком месте?

Повернувшись к Чиркену, девушка обнаруживает, что он, как и она только что, смотрит в сторону той самой дальней двери, остающейся закрытой. Во взгляде его задумчивость мешается с чем-то потаенным, трудным для объяснения, но неизменно находящим отзвук в душе Сабины.

– Мне это было еще более невыносимо, но другого выхода я тогда не видел, – тихо отвечает он. Затем качает головой, будто отряхиваясь от терзавших его мыслей, и, развернувшись к девушке, с уже знакомым добродушием предлагает: – Хотите осмотреться?

– Может, позже, – бормочет она, продолжая рассматривать фотографии. Две рамки оказываются вовсе пустыми, заставляя гадать, что прежде было на месте этой пустоты. – Здесь тоже что-то было?

– Это… Я решил освободить место под фотографии детей. Но еще не время, – слышит Сабина тихий вздох Чиркена и оборачивается к нему.

– Не время для чего?

Мужчина лишь качает головой и уходит. Девушка, чувствуя недосказанность случившегося разговора, остается в размышлениях перед рядом фотографий, которые продолжают притягивать ее взгляд. С ее места ей хорошо видна еще одна сцена, запечатлевшая несколько женщин в темных строгих платьях и с платками на плечах. В центре сидит самая старшая из них, с пронзительно светлыми глазами и темными волосами, уложенными в высокую прическу. И вновь что-то в ее облике кажется Сабине словно бы где-то виденным. Это узнавание закручивается внутри навязчивым досадливым чувством, как если бы когда-то давно она владела неким важным знанием, но потеряла и теперь отчаянно пыталась вернуть назад.

* * *

Так проходит осень, начинается зима, хотя об этом говорит лишь дата в календаре – земля еще хранит отголосок теплого межсезонья, и Сабина пользуется этой возможностью, чтобы проводить как можно больше времени на свежем воздухе. После того дня в пристройку она больше не возвращается, но память нет-нет да и подкидывает такие чужие и все же чем-то знакомые лица в осовелой полудреме перед настоящим сном. Они теснятся меж собой, заслоняют друг друга, а как только девушка пытается ухватиться хоть за одно, все норовят ускользнуть, исчезнуть и смешаться с туманной темнотой.

Декабрь не успевает разменять свою первую декаду, когда Сабине приходят сразу два сообщения. В одном из них очередное послание от Гавришкина с просьбой приехать к матери, а вот вторая весточка – от Гаврилова, где он требует ее явиться к нему в управление. В солнечном сплетении девушки начинает неприятно крутить после прочтения. Не зная, какое из двух сообщений вызывает в ней больше смятения, она чувствует себя так, словно ее подвесили за живот к потолку и крепление вот-вот может сорваться.

Сабине не хочется возвращаться в город. Эта уродливая тень внешнего, чуждого ей мира давит на нее, напоминая о том, как мало власти в ее руках над собственной жизнью. Мысль о том, что, возможно, это она, Сабина, не готова взять эту власть, вырвать ее из цепких пут случайной воли, бывает, мелькает в ее сознании, но быстро угасает, оставляя после себя горький привкус на губах и тяжесть в сердце.

И все же, в конце концов признав, что больше откладывать поездку нет никакой возможности, и преодолев себя, она говорит с Чиркеном, когда они остаются вечером в библиотеке. Тот обещает взять ее с собой в город в следующий раз, когда покинет поместье. Когда же он спрашивает ее о причине поездки, все внутри нее противится даже мысли о том, чтобы мужчина знал больше об этой стороне ее жизни. Тогда Сабина просит отвезти ее на квартиру, однако Чиркен не позволяет ей уйти от ответа.

– Сейчас там неспокойно, – добавляет он, внимательно вглядываясь в девушку в поисках чего-то, ведомого одному ему. – Вчера жители собрались возле мэрии. Все на взводе, так что, когда приедем, тебе лучше не оставаться одной. Я отвезу тебя туда, куда нужно.

К этому моменту он успевает оставить с ней любые формальности. Правда, сама Сабина не смогла перебороть себя и продолжает обращаться к мужчине на «вы».

Она понимает, что Чиркен имеет в виду, говоря о том, что ей не стоит расхаживать по городу в одиночку. В прошлом ей уже доводилось сталкиваться с ничем не прикрытой злобой со стороны людей, которых не знала она, но которые знали о ней.

– Меня вызывают в Следственный комитет, – угрюмо признается Сабина.

Мужчина некоторое время молчит, рассматривая ее из-под тонкой прямоугольной оправы очков для чтения, которые придают ему какой-то непривычно строгий вид. Наконец, сняв очки и покрутив их в руках, он спокойно интересуется:

– Это по поводу того сентябрьского дела? Разве тебя уже не допросили как свидетеля? Что-то произошло?

– Я не знаю.

– Ладно, – коротко отвечает Чиркен, не отрывая взгляда от очков, а затем без перехода продолжает: – Хочешь навестить маму?

Сабина чувствует себя окончательно растерянной. Он спрашивает это легко, словно