О пионеры! - Уилла Сиберт Кэсер

и проворнее. В его руках она была почти невесомой, словно колосок. Александра никогда не открывала глаз и не знала, как выглядит утренний гость, просто чувствовала, что он золотой, будто солнце, и пахнет спелой кукурузой. Вот он подходит, наклоняется над ней, подхватывает – и она стремительно несется над полями.

После таких фантазий она всегда сердилась на себя и, вскочив, спешила в ванный закуток, занимавший часть кухонного сарая. Там ожесточенно терла себя губкой, стоя в жестяной ванне, а потом ведро за ведром опрокидывала потоки ледяной колодезной воды на светящееся белизной тело, которое не унес бы далеко ни один мужчина на высокогорье.

С возрастом этот образ стал все чаще приходить в мгновения усталости, когда Александра целый день проводила на воздухе, управляя клеймением скота или погрузкой свиней. Вечером, отогревшись горячим домашним вином с пряностями, она ложилась в постель, чувствуя, как ноют изнуренные мышцы. Тогда, прежде чем провалиться в сон, она вновь ощущала, как ее подхватывают и несут знакомые сильные руки, снимая телесное утомление.

Часть IV. Белая шелковица

I

Французская церковь, а точнее, церковь Святой Агнессы, стояла на холме. Узкое здание из красного кирпича с крутой крышей и высокой колокольней виднелось на много миль вокруг, а сама деревенька Сент-Аньес пряталась у подножия холма. Могущественная церковь, торжественно возвышающаяся среди желтеющих полей, напоминала устремленные ввысь старинные храмы Франции. К ней вело множество дорог, пересекающих богатый край французских ферм.

Одной из этих дорог ехала как-то в июне Александра Бергсон. Солнце било в глаза, создавая вокруг церкви ослепительный ореол света. Рядом с Александрой сидел необыкновенно одетый молодой человек в высокой мексиканской шляпе, шелковом поясе и черной бархатной куртке с серебряными пуговицами. Эмиль вернулся буквально накануне, и переполненная гордостью сестра сразу же решила отвезти его на церковный ужин, притом обязательно в мексиканском костюме.

– Все девушки за прилавками будут в карнавальных нарядах, да и некоторые юноши тоже. Мари собирается гадать и послала в Омаху за чешским платьем, которое отец привез ей из Старого Света. Ты всех порадуешь, если оденешься мексиканцем. И обязательно возьми с собой гитару. Все должны посильно участвовать в празднике, а мы обычно ничего не делаем – неталантливая у нас семья.

В шесть планировался ужин, а затем ярмарка с шарадами и аукционом. Александра выехала заранее, оставив на хозяйстве Сигну и Нильса Йенсена. Их свадьбу перенесли на следующую неделю, потому что невеста смущенно попросила разрешения дождаться Эмиля.

Александра была очень довольна братом. Пока они ехали по холмистому французскому краю навстречу величественной церкви и катящемуся на запад солнцу, она вспоминала то давнее возвращение из речной долины на не покоренное еще высокогорье и вновь убеждалась: все не напрасно. И Эмиль, и земля с годами стали именно такими, как она ожидала. Из всех детей Джона Бергсона хотя бы один не был прикован к плугу, не привязался к земле и открытыми глазами смотрел на большой мир вокруг. Ради этого Александра трудилась и теперь чувствовала, что жизнь прожита не зря.

Когда они добрались до церкви, вереница повозок уже выстроилась у подвального входа, глядевшего на песчаную площадку, где юноши боролись и соревновались в прыжках. Навстречу Эмилю бросился Амадей, неделю назад ставший счастливым отцом. Сам он был единственным сыном (и потому очень богатым молодым человеком), но собирался наплодить два десятка отпрысков, как его дядя Ксавьер.

– Эмиль, почему ты до сих пор не приехал посмотреть на моего сына? – воскликнул Амадей, радостно обнимая друга. – Приезжай завтра же, непременно! И срочно обзаводись собственным сыном – лучше ничего и быть не может!.. Нет-нет, Анжи в полном порядке, все хорошо! Мальчишка пришел в мир со смехом и смеется не переставая, вот увидишь!

Каждое свое восклицание он сопровождал тычком Эмилю под ребра, и в конце концов тот, поймав его за руки, взмолился:

– Перестань, Амадей, дышать нечем!.. Я привез ему чашки, и ложки, и одеяла, и мокасины – столько, что хватит на целый сиротский приют. И конечно, я ужасно рад, что это мальчик!

Молодые французы, столпившись вокруг Эмиля, восхищались необычным нарядом и наперебой пересказывали все новости за целый год. Здесь у него было больше друзей, чем в норвежских краях. Бойкие, веселые французы и чехи любили разнообразие и приветствовали все новое с той же горячностью, с какой скандинавы отвергали. Норвежцы и шведы, куда более замкнутые, нередко бывали ревнивы и эгоистичны. С Эмилем, выпускником колледжа, общались осторожно и сдержанно, готовясь в любой момент поставить его на место, если загордится. Зато французы ценили умеренное бахвальство и с восторгом набрасывались на все новое – наряды, игры, песни, танцы. Смеясь и болтая то по-французски, то по-английски, они увели Эмиля в деревню – показать новую клубную комнату, устроенную на втором этаже в здании почты.

Александра спустилась в прохладный подвал церкви, где женщины расставляли прилавки. Мари, стоя на стуле, сооружала из шалей маленький шатер гадалки. Увидев Александру, она бросилась навстречу, однако внезапно остановилась в разочаровании.

– Он придет, Мари, – ободряюще кивнула Александра. – Его увели ребята, хотят показать что-то. О, ты его не узнаешь! Он сделался настоящим мужчиной. Курит ужасно вонючие мексиканские сигареты и говорит по-испански. Нет у меня больше маленького братишки… Милая моя, как ты сегодня хороша! Откуда эти чудесные серьги?

– Они принадлежали бабушке. Отец давно обещал мне их подарить и наконец прислал вместе с платьем.

Это было длинное белое платье с короткой верхней юбкой из плотной красной ткани. Голову Мари венчал тюрбан из желтого шелка, темные локоны свободно струились по плечам, а в ушах покачивались длинные коралловые сережки. Когда Мари исполнилось семь, двоюродная бабушка проколола ей уши с помощью иглы и пробки и вставила в дырочки обломки прутьев из метлы, пока ранки не зажили достаточно, чтобы вдеть золотые колечки. О микробах тогда еще не задумывались.

Вернувшись из деревни, Эмиль остановился поболтать с приятелями и не спешил спускаться в подвал. Мари слышала, как он играет на гитаре, аккомпанируя фальцету Рауля, и досадовала на эту заминку. Слышать Эмиля и не видеть его было мучительно, однако выходить к нему специально она себе запретила. Впрочем, когда прозвенел колокол и молодые люди спустились в подвал, спеша занять место за столом, Мари забыла о собственном запрете и подбежала поприветствовать самого высокого и необычно одетого из них. Не скрывая смущенного румянца, она с веселым смехом подала Эмилю руку и стала восхищенно разглядывать его бархатную куртку,