О пионеры! - Уилла Сиберт Кэсер

дальше, тем хуже. Самое дурное в шведах – то, что они не стремятся понять, сколь многого еще не знают. И в университете так же. Невероятное самодовольство! Никуда не деться от самоуверенной шведской ухмылки. Чехи и немцы совсем другие.

– Полно, Эмиль, не ругай свой народ. Отец не был самодовольным, как и дядя Отто. Даже Лу и Оскар в детстве были другими.

Во взгляде Эмиля читалось сомнение, но спорить он не стал. Перевернувшись на спину, сложил руки под головой и долго смотрел в потолок. Александра понимала, что ему нужно многое обдумать. Она не тревожилась, потому что всегда верила в него, как в свою землю. После возвращения из Мексики он сделался больше похож на себя, стал, как прежде, охотно разговаривать с Александрой и, похоже, рад был пожить дома. Она не сомневалась, что пора сомнений для Эмиля миновала и он скоро устроится в жизни.

– А помнишь ту дикую утку, которую мы тогда видели на реке? – внезапно спросил он.

Александра подняла глаза.

– Я часто о ней думаю – будто она до сих пор там, точно такая, какой мы ее видели.

– Понимаю. Странно, что иногда запоминается, а что забывается. – Зевнув, Эмиль сел. – Что ж, время спать. – Он подошел к Александре и легонько поцеловал ее в щеку. – Спокойной ночи, сестрица. Я считаю, ты очень хорошо о нас позаботилась.

С этими словами он взял лампу и отправился наверх, а Александра осталась дошивать рубашку, чтобы положить ему в верхний отдел сундука.

IV

На следующее утро Анжелика, жена Амадея, пекла пироги. Ей помогала старая миссис Шевалье, а между столом и печью стояла колыбель, когда-то принадлежавшая Амадею, и в ней лежал его черноглазый сынок. Как раз когда возбужденная и разрумянившаяся молодая мать с улыбкой наклонилась над малышом, в дверях показался Эмиль Бергсон.

– Мади в поле, Эмиль, – окликнула его Анжелика, подбегая к печи. – Сегодня начинают жать пшеницу – первую в окрестностях. Она совсем невысокая, и муж купил новую жатку. Такая дорогая! Надеюсь, удастся сдавать ее в аренду соседям. А еще вскладчину с кузенами он купил паровую молотилку. Съезди, посмотри на жатку, – даже я утром целый час любовалась, хотя мне кормить целую ораву. Рабочих много, но только Мади знает, как запустить мотор и управлять, вот и разрывается между полями. А ведь болеет, в постели бы лежать!

Эмиль склонился над Эктором Баптистом, пытаясь поймать взгляд черных глаз-бусинок.

– А что это твой папа разболелся, малец? Всю ночь тебя укачивал?

– Вот уж нет! – фыркнула Анжелика. – У нас дети не такие. Как раз наоборот, папа не давал Баптисту спать – мучился ужасными коликами, и я всю ночь бегала, меняла ему горчичники на живот. К утру стало полегче, и все же не думаю, что ему стоит перегреваться в поле.

Впрочем, Анжелика не слишком тревожилась – не от равнодушия, а потому что была твердо уверена в своем семейном счастье. Такого богатого, энергичного и красивого молодого человека, как Амадей, новоиспеченный отец и владелец современной техники, впереди могла ждать только удача.

Эмиль погладил Баптиста по черным кудрявым волосенкам.

– Думаю, Анжелика, одна из прапрабабушек Мади была скво. Малыш – вылитый индеец!

Анжелика состроила гримаску, а старая миссис Шевалье, задетая за живое, разразилась такой гневной речью на диалекте, что Эмиль поспешил убраться подальше. Запрыгнув в седло, он поскакал через поля туда, где стояла молотилка со стационарным мотором, обрабатывающая срезанные жаткой колосья. Амадея рядом не было, и Эмиль выехал на пшеничное поле, где сразу увидел друга – стройную жилистую фигуру в пузырящейся на ветру белой рубашке и сдвинутой набок соломенной шляпе. Тот правил шестью крупными рабочими лошадьми, которые тянули, а вернее, толкали жатку. Задача была им внове, и Амадей прикладывал немало усилий, чтобы они шли в ногу, особенно на поворотах, когда упряжка разделялась на две группы по три и затем вновь выстраивалась в ряд поистине артиллерийским маневром. Восхищаясь другом, Эмиль почувствовал привычный укол зависти: в отличие от него самого, Амадей имел силу делать что хочет и уверенность в том, что это важнее всего на свете. «Нужно будет показать Александре, как он работает, – подумал Эмиль. – Великолепное зрелище!»

Заметив его, Амадей помахал рукой, передал поводья одному из своих двадцати кузенов и спрыгнул с движущейся жатки.

– Пойдем со мной! – оживленно проговорил он. – Проверим, как там мотор. Управляет новичок, так что приходится следить.

Эмиль отметил, что друг слишком уж раскраснелся и возбужден куда больше, чем требуют заботы о большой ферме в горячую пору. Поравнявшись с прошлогодним стогом, Амадей неожиданно схватился за правый бок и завалился в сено.

– Ох!.. У меня, дружище, так жутко живот болит – что-то там не в порядке.

Эмиль коснулся его горящей щеки.

– Отправляйся-ка ты прямиком в постель, Мади, и обязательно вызови врача.

Пошатываясь, тот выпрямился и в отчаянии всплеснул руками.

– Как я могу? Некогда болеть. Накупил новой техники на три тысячи долларов, а пшеница до того созрела, что на следующей неделе уже начнет портиться. Пусть и невысокая, зато зерна крупные… Почему же он остановился? Наверное, кончилось зерно! – неожиданно вскричал Амадей, замахал инженеру, чтобы тот не заглушал мотор, и пустился бегом, слегка кренясь вправо.

Эмиль понял, что говорить с другом о своем сейчас не время, сел на коня и отправился в Сент-Аньес – попрощаться с тамошними приятелями. Первым он навестил Рауля Марселя. Тот полировал зеркала в отцовском салуне, невинно распевая «Глорию» в преддверии большой воскресной службы по случаю конфирмации.

Около трех часов дня Эмиль возвращался домой, когда увидел, как двое кузенов медленно ведут под руки Амадея, едва держащегося на ногах. Он немедленно спешился и поспешил на помощь другу.

V

Тем вечером Фрэнк вернулся домой около пяти и уже собирался сесть за стол, как вдруг позвонил старый Мозес Марсель, отец Рауля, и сообщил, что у Амадея в поле случился приступ и доктор Паради собирается оперировать, как только на помощь прибудет врач из Хановера. Пересказав новость домашним, Фрэнк поспешно поужинал и уехал в Сент-Аньес, где в салоне Марселя собиралась компания сочувствующих – обсудить печальное событие за стаканчиком спиртного.

Едва он уехал, Мари позвонила Александре и с облегчением услышала ее спокойный голос. Та знала об Амадее – Эмиль помогал отнести его домой и вместе со всеми дожидался операции, намеченной на пять часов вечера. Амадей был очень плох, и врачи опасались, что операция не поможет – воспаленный аппендикс следовало вырезать еще