Люди без внутреннего сияния - Йенте Постюма

Торт стоял в коробке на заднем сиденье машины, зажатый между чемоданом и сложенной детской коляской, чтобы никуда не съехал по дороге. Я осторожно припарковалась у папиной двери и занесла торт в дом. Тем временем папа высвобождал Боба из автокресла. Антикварная подставка для торта в стиле ар-деко уже стояла на столе. Мне удалось переложить на нее торт, ничего не испачкав. Тогда я сняла пальто и села за стол. Мой отец занял место с другой стороны, терпеливо дождался, пока Боб устроится на стуле рядом с ним, и разрезал торт на куски. Он откусил большой кусок, а потом еще один.

— Многовато сахара, — сказал он с набитым ртом.

Я тоже попробовала.

— Ты прав, — сказала я. — Он не удался.

Боб сунул пальчик в ягодное желе и облизал его. А потом наклонился над тарелкой и запустил в торт зубы.

— Только посмотри на него, — сказал мой отец.

После торта я спросила моего отца, могу ли я взять запонки, которые он надевал на свою свадьбу. Я хотела подарить их Артуру. Папа сказал, что не помнит никаких запонок, но если они существуют, я могу их забрать. А еще он рассказал, что ему пришлось перерыть почти все коробки в гараже, но он все-таки нашел свою старую кинокамеру. Ради моей свадьбы, сказал он. Теперь он сможет все заснять.

— Я не хочу, чтобы ты снимал, — сказала я. — Я же пятьдесят раз тебе об этом говорила.

Запонки нашлись в его ящике с галстуками, куда он никогда не заглядывал. Там же я нашла миниатюрную бронзовую статуэтку «Поцелуя» Родена, которую мои родители купили в Париже во время свадебного путешествия. Она была некрасиво склеена.

Годами эта статуэтка стояла на шкафчике в прихожей. Когда я смотрела на нее, меня охватывало чувство, будто есть что-то, что меня не касается, чего я не понимаю. Как той ночью, когда мне исполнилось четыре года и от радости и возбуждения я никак не могла заснуть. По дороге в туалет я услышала, что в гостиной включен телевизор, и свернула туда. Там на ковре перед диваном лежал шевелящийся кусок мяса. Из него вдруг высунулась голова моего отца. Никогда он не смотрел на меня с таким осуждением. Потом кусок распался, и я увидела мою маму. Она лежала под моим отцом, задрав ноги кверху. Из телевизора раздались аплодисменты.

Но статуэтка мне нравилась, в ней была какая-то тайна. Когда проходила мимо, я всегда незаметно гладила ее, пока однажды не зазевалась и не смахнула рюкзаком со шкафчика. Раздался громкий стук, а потом наступила полная тишина. «Поцелуй» развалился у меня под ногами на две части. Мой отец тоже был в прихожей, и мы с ним удивленно уставились друг на друга.

Прежде чем поняла, что надо внимательно смотреть людям в глаза, я думала, что правду можно прочесть на чужом лбу и что именно поэтому моя мама всегда носила густую челку.

«Когда ты врешь, у тебя на лбу появляется точка», — говорила она мне всегда. По вечерам она садилась на край моей кровати, и я задавала ей вопросы.

— Почему у папы так пахнет изо рта?

— Потому что он слишком много пьет.

— Что ты выберешь: чтобы тебя задавили машиной или порубили на кусочки?

— Чтобы задавили.

— Что произойдет, если в носу совсем не будет соплей?

— Тогда ты никогда не будешь простужаться.

Довольно долго после этого я постоянно ковырялась в носу. Но когда поняла, что все равно простужаюсь, сдалась. Это было примерно в то время, когда мама изменила отцу.

Кларк, вот так его звали, как Супермена, когда он не был в волшебном статусе. Кларк приехал из Суринама и был на восемь лет младше моей матери. Она улыбалась, когда рассказывала мне про него за пару недель до смерти. «Я до сих пор точно помню, как мы с ним встретились», — сказала она. Он сидел напротив нее в поезде. «Твои глаза», — повторял он все время. Ему непременно хотелось увидеться с ней снова. За пять месяцев они виделись пятнадцать раз, когда я была в школе, а мой отец у себя в закрытом учреждении. Их последняя встреча выпала на воскресенье, когда мы с папой и собакой отправились на прогулку в лес. В пять часов она отвезла его на вокзал. Там у входа они некоторое время просидели в машине. Мы с моим отцом в это время, вероятно, сидели у киоска, заказав картошку фри и две фрикандели. Кларк ударил кулаком по приборной панели. «Не поступай так, — сказал он моей матери. — Поехали со мной». Моя мама теребила пуговицу на куртке, пока та не оторвалась и не укатилась под сиденье. Когда Кларк ушел, она еще долго ее искала.

Мы с Артуром поженились в четверг. Мой отец споткнулся на ступеньках ратуши и уронил видеокамеру.

— Я могу снимать, — сказал отец Артура. — У меня айфон.

После торжественной церемонии мы всей семьей ужинали в отеле, где отец Артура работал до самой пенсии. В качестве свадебного сюрприза он забронировал для нас с Артуром номер.

— Суперлюкс улучшенной планировки с прекрасным видом! — сказал он, как будто все еще работал тут менеджером, и протянул нам ключ.

Мой папа сказал, что переночует у нас дома с Бобом.

— Вам не о чем беспокоиться, — сказал он. — Я взял с собой одеяло.

Когда подали закуски, отец Артура встал, достал бумажку и поднес ее почти к самому носу.

— Уважаемые присутствующие, — прочел он.

Сестра Артура вздохнула.

Сначала мы прослушали краткий обзор карьеры Артура, начиная с того, как он никак не мог окончить школу, потому что вел лежачий образ жизни, валяясь дома на диване или даже, если за ним никто не следил, на полу, а потом не захотел идти по стопам своего отца и все-таки худо-бедно встал на ноги.

— Но сегодня речь не о твоей работе, — закончил отец Артура. — Сегодня мы празднуем любовь. — Он поднял свои лохматые брови и посмотрел на нас. — Можешь себя поздравить, Артур, с такой прекрасной женой. За твою прекрасную жену! — сказал он и поднял свой бокал.

Потом встал мой отец. Он покашлял.

— Жаль, что твоя мать сейчас не может быть здесь, — сказал он. Некоторое время он молча смотрел на фирменный крокет местного шеф-повара у себя на тарелке, а потом снова сел. — Я продолжу попозже, — сказал он. — Еда остынет.

Боб уже успел умять почти весь крокет.

После того как закуски были съедены, мой