Рассвет сменяет тьму. Книга вторая: Восставшая из пепла - Николай Ильинский

сих пор солдаты оживились, забормотали меж собой по-мадьярски — были среди них и крестьяне, которые знали цену пшенице. И офицер не таким уже грозным голосом приказал по-немецки почти одновременно с переводом на русский язык:

— Грабен! Копать!..

Под дулами автоматов и карабинов женщины во главе с Афанасием Фомичем быстро разметали слой земли, стукнули лопатами о настил, подняли несколько досок, вытащили один мешок и еле развязали дрожащими пальцами узел. Анна набрала в пригоршни зерна. Солдаты включили фонарики и с видом завзятых хлеборобов стали рассматривать зерна, ощупывать их пальцами, даже пробовать на зуб, кивали головами, дескать, да, это хлеб, а не партизаны. Слово «буза», произнесенное Анной, стало спасением для всех. Патрульные снисходительно разрешили снова закидать землей яму, понимая, почему люди прячут, и ушли, приказав:

— Аусайнангребен!.. Разойтись… шиссен!..

— Фу ты, мать честная! — вытер вспотевший лоб Афанасий Фомич. — На волосок от смерти были… Я уж думал все, отпрыгался… Нет, Господь подумал, что мы ему еще не нужны… Отложил встречу с нами!

Ему принесли полушубок, накинули на плечи.

— А то простудишься…

— Ладно, бабы, живые остались и слава Богу, — сказал Афанасий Фомич. — А теперя по хатам, иначе новый патруль набредет, и если попадутся немцы — заказывай гробы… Слыхали — шиссен! Расстреляют, как пить дать!.. Мы для них так… мошкара, раздавят ногой и конец…

XI

В комнатах сельсовета, теперь уже бывшей управы, гулял ветер. На столе и на полу валялись обрывки бумаг, в распахнутую настежь дверь с улицы проникал холод. По всему было видно, что из помещения спешно бежали его владельцы. Власть в Нагорном полностью перешла к военным, кстати, постоянно сменявшимся.

К концу января линия фронта настолько приблизилась к территории Красноконского района, что в Нагорном часто были слышны даже винтовочные выстрелы. Ночью над соседней Алексеевкой уже не пылало зарево, фашисты были выбиты из этого крупного железнодорожного узла. В этой обстановке в Нагорном засуетились мадьяры. Большая часть охранной команды уже выехала в сторону бывшего уездного центра. А вечером оставшиеся венгры и два немецких солдата, не оставлявших мотоцикл с коляской, выполняя приказ начальства, плохо одетых и почти босых военнопленных выгнали из барака, повели на большак. Но, уклоняясь от постоянных налетов советских штурмовиков, которые не давали покоя отступавшим и ночью, и внезапно возникшей перестрелки в Подгорном, свернули с пути и отправили колонну в три клуни, огромные колхозные сараи, — втиснули туда людей так, что им можно было только стоять, и заперли ворота на замки. Почти все охранники, сопровождавшие пленных при переводе, были немедленно направлены в Подгорное, где продолжалась перестрелка. По всей вероятности, советские разведчики, обогнув Нагорное, полагая, что там находится большое скопление фашистов, перешли Тихоструйку по льду, выдвинулись несколько вперед и заняли Подгорное, угрожая перерезать путь отступления разрозненным группам противника.

У клунь оставили двух немецких солдат, а из венгров жребий выпал на Ласло. Немцы откровенно игнорировали приказ венгерских офицеров и в Подгорное не отправились. Во-первых, их вовсе не тянуло туда, где слышалась частая пальба, во-вторых, они выполняли задание своего начальства по выводу военнопленных из лагеря, и в-третьих — им было недвусмысленно приказано в случае непредвиденных обстоятельств пленных уничтожить. И такие обстоятельства, по их мнению, сложились. Немцы заглушили двигатель мотоцикла, достали из багажника коляски две канистры с бензином, открыли крышки. В груди Ласло отчаянно заколотилось сердце: он с ужасом понял, какую роль уготовила ему судьба. Обычно на таком морозе он замерзал, особенно когда оставался без соломенных чунь на ногах. А тут от волнения и осознания того, что его хотят сделать палачом беззащитных людей, ему стало очень жарко. И Ласло молил Бога, чтобы его товарищи поскорее вернулись из Подгорного, но они не возвращались, хотя перестрелка там почти утихла. Возможно, они все там сложили головы. Значит, именно ему придется стать участником поджога сараев с людьми.

Кто же в Подгорном торжествовал победу — венгры или красноармейцы? Тревогу вызывало то, что оттуда пока никто не возвращался. А троим сопровождать столько пленных невозможно, более того, крайне опасно: если они разом плюнут, то все трое тут же утонут. Подождав еще несколько минут, немцы заторопились. Возможно, и им не совсем нравилось сжигать заживо людей, пусть и солдат вражеской армии, к которым фюрер учит относиться как к людям низшей расы, но приказ есть приказ, да и такое задание им привычное. И они с немецкой педантичностью принялись старательно обливать бензином ворота и стены сараев. Постройки были возведены еще в начале тридцатых годов, когда создавался колхоз имени «13 Октября», и были очень большими, не напрасно же назывались не сараями, а клунями. Бензина у немцев явно не хватило, но пожар все равно мог получиться большим и ярким. На Ласло немцы смотрели отчужденно и даже, как ему показалось, несколько враждебно. Один из солдат с насмешкой кинул ему коробок со спичками.

— Бреннен! — хихикнул он издевательски. — Ду бреннен!

А второй солдат стал заводить мотоцикл, отчаянно бил каблуком сапога по педали стартера.

«Сволочи, — подумал Ласло, — решили втравить меня в неприятную историю, а сами не хотят белые перчатки замарать!..» Он представил себе, как будут гореть беспомощные люди, и ему стало дурно, его чуть не вырвало. И, пошатнувшись, он прислонился к стене клуни, где глухо гудели, словно пчелы в улье, военнопленные.

— Ду ист швах! — бросил ему немец. — Манн мюс дебенен!..

«В слабости меня обвиняют, идиоты, — рассердился Ласло, — еще и заставляют привыкать жечь людей… Ну нет, негодяи!» Пока один немец складывал в багажник мотоцикла пустые канистры, Ласло в порыве эмоций размахнулся и с силой ударил прикладом карабина по голове немца, который кинул ему спички. Негромко охнув, солдат мешком повалился к ногам Ласло.

— Вас? — обернулся на шум другой немец, укладывавший канистры.

Отступать Ласло было уже некуда, и он выстрелил в немца, свалившегося лицом в коляску мотоцикла. Затем прикладом стал сбивать замки на одних воротах, на других, на третьих. И каждый раз кричал в темноту клунь:

— Хаты! Хаты! Бистро! Бистро!

Вторично приглашать военнопленных не было нужды. Они сразу сообразили, что происходит. Поэтому без особого шума, толкаясь и падая в снег, кинулись бежать в сторону села, которое находилось от клунь в полкилометре.

— Помогай, помогай моя! — просил Ласло, но многие пленные бежали мимо него с единственной мыслью, что остались живы. Однако двое или трое, в темноте Ласло не мог посчитать, да и не до того было, услышали его и помогли затащить в один из сараев трупы немецких