Рассвет сменяет тьму. Книга вторая: Восставшая из пепла - Николай Ильинский

солдат и мотоцикл. Ласло, ломая спички в окоченевших от холода и волнения пальцах, пытался добыть огонь. Наконец в его руке робко затрепетал язычок пламени, которое, упав на пролитый бензин, с гудением и треском быстро охватило все три клуни. Огромное зарево, рассеявшее тьму над Нагорным, было видно очень далеко. Пленных уже не было, а Ласло, отойдя на безопасное место — грандиозный пожар мог поджарить любого даже на порядочном расстоянии, — остался стоять там, где ему приказал стоять офицер. Он не знал, что делать и в какую сторону бежать.

Уже догорали три большие кучи обугленных бревен, а Ласло все стоял у этих чудовищных костров, не зная, как поступить дальше. Идти в Нагорное опасно: вдруг станут искать, наткнутся на пленных — не сдобровать, оставаться на месте тоже страшновато: нагрянут советские солдаты — расстреляют на месте, кто поверит, что именно он, рискуя жизнью, спас военнопленных? Пока он колебался, мучительно решая трудный вопрос, к пожару подъехали два легковых автомобиля: один с немецкими офицерами, другой — с венгерскими. Приехавшие увидели у догоравших сараев только одного Ласло: он, как показалось им, по-прежнему мужественно нес свою службу.

— А где наши солдаты? — спросил у Ласло немецкий офицер, озаряемый все еще вырывавшимися из кучи бревен языками племени.

— Они уехали, — не моргнув глазом, соврал Ласло. — Сели на мотоцикл и укатили, — взмахом руки указал он на большак, заполненный гудевшей техникой и людьми.

Офицер, поеживаясь от холода, заметно нервничал, по-своему ругался: ему было досадно, что солдаты ослушались и, не дождавшись его, скрылись, а также стыдно перед венграми за явную трусость своих вояк, в то время как их неказистый на вид подчиненный до конца оставался на посту. Зато торжествовал венгерский офицер. Он с подчеркнутой эмоциональностью перед немцами поблагодарил Ласло за верность солдатскому долгу и усадил на заднее сиденье автомобиля. В Нагорное ни немцы, ни венгры заезжать уже не рискнули: возможно, там уже находились русские, решили они, ибо в ночное время в такой запутанной ситуации трудно было разобраться, где чужие, а где свои.

В Красноконске видели, как в стороне, где находилось Нагорное, полыхало огромное зарево, но чем именно оно было вызвано, никто не знал. И неудивительно — кругом шли бои. В плохо освещенной керосинкой управе бургомистра царил настоящий вселенский хаос. Сидякин суматошно отшвыривал от себя исписанные листы бумаги, которые теперь валялись на столе, полу, подоконниках, в шкафах. Те листы, на которых значилась фамилия «Сидякин», Фрол Емельянович судорожно рвал и обрывки тут же сжигал в пепельнице. Своих следов он не хотел оставлять в райцентре.

Его охранная команда — Спиря вместе со Злобиным и Кабаневским — начала было выносить ящики с документами во двор, но увидев, что в их распоряжении будет небольшой грузовичок, крытый брезентовым тентом, полицаи оставили ящики у порога помещения.

— Фрол Емельянович, в кузове автомашины уже полно какого-то барахла и немецкой солдатни, ставить наши ящики негде, — доложил Спиря Сидякину.

— А, черт с ними, бросайте здесь, — не поднимая головы, распорядился тот, занятый уничтожением улик своего предательства.

— Поджечь все и нехай пылает, — предложил Злобенко. — Помнишь, Спиря, какой костерчик мы тогда развели в твоих Выселках? На всю степь! Искры аж до самого неба долетали!

— Сволочь ты, Злобенко, — проворчал Спиря и вздохнул. — Из-за этого пожара мне теперь на хуторе показаться нельзя… С матерью попрощаться не могу!

— Откуда я знал, что в чулане бутыль с бензином стоит!.. Я же не нарочно споткнулся…

— Растяпа!

Подбежал запыхавшийся Отто Хассе, толстый, неуклюжий потому, что под зеленой шинелью у него были теплые поддевки, а уши, чтобы не отмерзли, были закрыты большими черными наушниками. Офицер принялся ругать полицаев.

— Швайн ленивые! — кричал он. — До сих пор возитесь… Я всех вас… шиссен! Шнель, шнель!.. Герр комендант фон Ризендорф уезжает… Где бургомистр? Где этот идиот? — И пошел в здание, откуда тут же послышались громкие голоса.

— Устроил Сидякину разнос, — усмехнулся Спиря. — Как пауки в банке, друг друга кусают…

— Уйду я, — шепнул Кабаневский, — пошли они к такой матери!

— Куда уйдешь? — также прошептал Злобенко. — Им-то есть хоть куда бежать, а тебе?

— Свет велик, — махнул рукой Кабаневский.

— Беги! — съязвил Спиря. — Твоя петля уже на первом столбе болтается, осталось только сунуть в нее твой коробок с отравленными самогоном мозгами, шея хоть и тонкая у тебя, но выдержит — повисишь!

— Так уж… — усомнился Кабаневский.

— Беги, говорю, люди давно с нетерпением ждут тебя…

— А тебя, Спиря?

— Так я же не к ним пятки смазываю бежать, а от них этими пятками сверкать.

— Грыземся, как голодные собаки над дохлятиной, — нахмурился Злобенко.

Из управы вышел озабоченный Сидякин, с криком и руганью подгоняемый офицером.

— Лезьте в кузов, — приказал бургомистр полицаям. — Хватит прохлаждаться, все начальство уже выехало… А где Кабаневский?

Третьего полицая ни во дворе, ни в здании не оказалось. Спиря и Злобенко не заметили, когда и куда смылся их напарник, хотя помнили, что он собирался уходить.

— Он, должно быть, сбежал, Фрол Емельянович, — огляделся вокруг Спиря.

— Немедленно найти… задержать! — крикнул бургомистр.

— Унд шиссен… и расстрелять! — зло брызнул слюной Отто Хассе. — Изменник!

Спиря и Злобенко бросились на улицу, по которой непрерывным потоком в несколько рядов ехали и шли военные, какие-то гражданские, лязгали гусеницами танки. Затеряться в такой толпе было проще всего.

— Ищи-свищи! — встряхнул за спиной карабин Злобенко. — Пули на него не жалко!

— Да, ищи ветра в поле! — согласился Спиря и пообещал: — Если встречу, поверну ему морду на спину, чтобы он, кроме своей поганой задницы, ничего больше не видел!

Они возвратились в управу. Как раз в этот момент автомобиль трогался с места. В кабине рядом с низкорослым и худым водителем восседал толстый Отто Хассе. Фрол Емельянович уже находился в кузове и отчаянно махал руками полицаям:

— Скорей, скорей!..

Первым ухватился за борт и влез в кузов Спиря, потом он помог сделать то же самое Злобенко, крепко ухватив его за руку.

Спустя несколько минут Красноконск остался позади, потонув в ночной мгле и колючей февральской замети.

Всю ночь над заснеженным полем, над живой силой и техникой противника гудела советская ночная авиация, и тьму озаряли беспрерывные взрывы бомб. Вела огонь по отступавшим и дальняя артиллерия. Ее снаряды, то шурша, то завывая в воздухе, пронизывали морозную темень и ложились в намеченные координаты. Как и минувшим летом, нагорновцы пережидали часы опасности в погребах и подвалах.

С наступлением рассвета гул и грохот прекратились, вдруг наступила: необычная тишина, повалил густой снег, по низким окнам хат ударила белой полой метелица.