Цвет полевой - Владимир Скребицкий

Ознакомительный фрагменттебя предупреждали, что от него надо подальше держаться. Теперь попляшешь. Он тебя в бараний рог согнет. Кончилась твоя вольная жизнь. Будешь у него мальчиком на побегушках". Когда открыл глаза, они, конечно, исчезли, но тяжесть осталась. Знал, что надо отказаться, и понимал, что не сумеет. Мучительное было состояние.

Когда встал, умылся и попил кофейку — полегчало. "Да что это я себя так накрутил? Действительно, — старый дурак. Надо пойти, поговорить, вникнуть в предложение, по всей вероятности, отказаться — зачем мне это? Насильно-то ведь он заставить не может…"

На работу пришел уже в более спокойном настроении. Сел и стал ждать, когда Колобок придет. Час ждал, два, три — никто не приходит. Пошел справиться, где Владимир Андреевич. А ему говорят: "Владимир Андреевич сегодня в командировку уехал, разве он тебе не говорил?" — "Да, вроде, был какой-то разговор. А надолго?" "Да недели на три".

Ну, тут Николай Васильевич еще больше успокоился и повеселел. За три недели мало ли что произойти может. Глядишь, оно как-нибудь и само рассосется. А совсем успокоился, когда поговорил с одним старым приятелем, инженером, который его в свое время больше всех Колобком стращал. Признался, что хочет Колобок его втянуть во что-то, так и ждал, что приятель скажет: "Я же предупреждал, я же предупреждал". А тот призадумался, покачал головой и говорит: "Черт его знает. Вообще-то он сейчас силу набирает. От него многое зависеть будет, а у тебя уже возраст пенсионный. Так что, может, и не стоит с ним ссориться". Потом усмехнулся и добавил: "Да что тебя учить, ты и сам дипломат". "С чего ты взял?" "Ну как же, раньше других сообразил, что с Колобком надо покороче сойтись". Вот так. Тут Николай Васильевич понял, что времена-то изменились, и близость с Колобком рассматривают как своего рода козырь, а про него думают, что он из дипломатических соображений… смех да и только.

Теперь Николая Васильевича стало беспокоить — не обиделся ли тогда Колобок. Ведь, можно сказать, в первый раз обратился с какой-то просьбой, а он так неохотно, так неприветливо… Вот и уехал почему-то не заглянув, не попрощавшись. Словом, опять беспокойство.

Недели через три Владимир Андреевич появился и слава Богу, никаких признаков обиды не проявил. Забежал к Николаю Васильевичу, как обычно, рассказал про свою командировку, про то, что в гостинице, где он жил, не было ни света, ни воды, а на работе — только воды. "Так что я понял, какая у нас здесь благодать". Похохотал и побежал дальше. Про новую работу — ни слова.

Кончилось тем, что Николай Васильевич сам к нему подошел и сказал: "Слушай, Владимир Андреевич, помнишь, ты обращался ко мне насчет какой-то работы, а теперь молчишь, забыл, что ли?" Владимир Андреевич взглянул на него очень даже зорко. "Да нет, я не забыл. Мне только показалось, что тебе этот разговор как-то неприятен был, поэтому я и решил его не продолжать. Только и всего". "Да нет, почему же неприятен? Я просто сказал, что хотел бы сначала разобраться, что к чему. Ты обещал мне тогда рассказать поподробнее".

— Ну, так в чем же проблема? — воскликнул Колобок. — Идем прямо к прибору. Я тебе на месте все и расскажу и покажу.

Читатель — если таковой найдется — извинит нас за некоторые технические детали: когда речь идет о научной работе, то обойтись без них совсем — трудно. Мы постараемся ограничиться самым необходимым.

Работа, к которой Колобок хотел привлечь Николая Васильевича, называлась "статистическая обработка электрофизиологического эксперимента". Выглядело это так: в небольшой комнате стояло несколько высоких металлических стоек, в которые были вставлены приборы; проводки от них тянулись к столику, на котором стоял большой осциллограф с пультом управления, а рядом, у окна, — магнитофон. На магнитофон были записаны результаты экспериментов, а приборы, в основном, представляли собой счетчики, многие из которых были самодельными. Кнопок, проводков и переключателей было столько, что на первый взгляд казалось невозможным в них разобраться. И тем не менее, агрегат этот, прозванный динозавром, честно выполнял свои функции.

Обработка эксперимента состояла в следующем: надо было в определенной последовательности нажать на несколько кнопок (не перепутать), после чего на экране осциллографа появлялась кривая с подъемами и спадами. Нажимая на другие кнопки, следовало обозначить стрелками места наибольших подъемов и спадов, зафиксировать эту картину и при помощи других кнопок отправить ее в шкафы — обсчитывать, усреднять, корректировать, придавать ей такой вид, чтобы не стыдно было показать на какой-нибудь научной конференции, слазав глубокомысленно, что "причина резкого спада в левой части кривой остается пока для нас загадкой".

В каждом эксперименте было около двадцати кривых, так что описанную процедуру надо было столько же раз ежедневно и повторять. Работа, в общем, несложная. Любой лаборант мог бы с ней справиться, если бы не кнопки, которые, как им и положено, то и дело выходили из строя. Для этого-то собственно говоря, квалификация Николая Васильевича и требовалась.

Посидев несколько дней за прибором, Николай Васильевич понял, что никакой катастрофы в его жизни не произошло. Работа действительно нудноватая, но, с другой стороны, это как-никак участие в научном эксперименте, а не просто "посмотри, почему эта кнопка не работает".

Обработка одной кривой занимала минут десять — пятнадцать, так что кривых шесть обработаешь — время идти чай пить, потом еще немножко — обед; после обеда, естественно, клонит ко сну — никто не препятствует: руки на кнопки положишь и подремлешь маленько; проснешься — еще штуки четыре, остальное — на завтра. В общем жить можно.

Колобок был, видимо, так доволен что Николай Васильевич согласился, что ни только не давил, но, наоборот, все время похваливал. Забежит, посмотрит, как Николай Васильевич на кнопки нажимает, и скажет: "Здорово ты наловчился, виртуозно, прямо Рихтер". А тот и доволен.

Постепенно Николай Васильевич стал выполнять операции все быстрее и быстрее. С динозавровыми проводами освоился, и получилось опять как раньше — руки заняты, тело в работе, а голова свободна. И вот в свободную эту голову вошла свободная мысль, что не обязательно стрелки на кривой самому расставлять, соображая каждый раз, где тут вершины и где спады. Мысль эта бродила где-то не спеша и без напряга и в конце концов выкристаллизовалась в чертежик приборчика, который мог бы всю эту работу выполнять автоматически — и быстрее и точнее. Еще пара месяцев, и вот как-то Колобок заглянув к Николаю Васильевичу, да и глазам своим не поверил: "Слушай, не может быть! Ты это сам?! Да это так

---

Конец ознакомительного фрагмента Купить полную версию книги

---