Трещины и гвозди - Элин Альто

Ознакомительный фрагментэтим псом Адрия даже ощущает нечто общее – с самого детства они с матерью сменили так много домов и отчимов, что запоминать имя Адри, возможно, и не имело смысла. Во всем этом хаосе она могла быть просто «девочкой».

Наспех расчесывая длинные взлохмаченные волосы перед мутным зеркалом, Адрия почти не заглядывает себе в глаза.

Зато в отражении она замечает несколько мятых купюр на журнальном столике позади себя. Деньги в их доме – нечастые гости. Адам зарабатывает немного и к тому же считает, что никому и ничего не должен, а потому даже карманные расходы его дочери ложатся на Аманду. Она принимает эту ношу без упрека и заботится об Адри, когда не приходится заботиться о своем душевном здоровье. А еще Аманда работает круглыми сутками, чтобы содержать ранчо в более-менее пригодном для жизни состоянии – ремонтировать крышу, платить за свет и иногда все же закупаться продуктами. Адрия мысленно благодарит тетю и выходит из дома, хватая сумку.

У покосившейся калитки, обмотанной стальной сеткой, она теребит потрепанного пса за ухом и впервые за день улыбается. Это нелепое существо с порванным ухом и куцым мельтешащим хвостом вселяет в нее смутную, странную радость. Когда его широкий влажный язык скользит по руке, оставляя на коже липкое тепло, Адри не чувствует себя одинокой. Но это чувство быстро испаряется, исчезает в холодном воздухе утра, и Роудс направляется по дороге вперед, чтобы вновь оказаться в месте, в котором быть не желает.

Такси останавливается у массивных серых ворот, и водитель с недоверием оглядывает высокий забор и вывеску у входа, но молчит. Обычно они более красноречивы. «Малышка, тебе точно сюда?», «Детка, ты ничего не перепутала?» – говорят они всегда так, будто знают лучше Адрии, что это место не для нее. Она и сама знает. Но, по их мнению, она должна вдруг опомниться, встрепенуться, попросить довезти ее до кафе, где встретится с подружкой и за большим куском клубничного чизкейка будет обсуждать мальчиков.

Клубничный чизкейк у Адри с собой. На коробочку десерта и такси до этого места пришлось потратить все, что с утра оставила Аманда. Эта мысль отзывается в ней злостью и горючим раздражением на себя. Почему она продолжает сюда приходить и потакает этим прихотям?

Адри пихает водителю мятую купюру и направляется к воротам.

Она проходила здесь уже десятки раз, но еще ни разу не пыталась принести десерт.

На входе грузный мужчина оценивает ее с головы до ног. Очередная унизительная процедура. Кивнув тяжелым подбородком, он пропускает Адри, и буквально кожей она ощущает на себе его липкий, пронзительный взгляд. Стараясь игнорировать скверную сальность чужого внимания, Роудс проходит дальше. Протягивая документы следующему мужчине, она одаривает его кислой улыбкой. В этих стенах нет места гостеприимству, и Адрия не помнит, чтобы задолжала кому-то свое радушие, но у нее есть цель, а если есть цель, приходится постараться.

Под строгим надзором еще одного сотрудника она складывает свои вещи в пластиковый контейнер. Коробочка с чизкейком остается в стороне, и мужчина хмуро кивает на нее, взглядом спрашивая: «Что это?»

– Это чизкейк, можете проверить. – Адри пытается заставить себя мило улыбнуться, но выходит скверно. Не улыбки решают здесь все – только правила.

– Нельзя, в контейнер.

– Это чертов клубничный чизкейк! – Она в секунду срывается с показного смирения в раздражительность и злость. За мгновение лопаются все тонкие ниточки, которые заставляют ее сохранять эмоциональное равновесие. Тонкое полотно выдуманного спокойствия расходится, обнажая не просто предупредительный оскал «не приближайтесь», а глубокую обиду в обертке из жестких слов.

Охранник беспрекословно кивает на контейнер. С ним это не обсуждается, или она сделала что-то неправильно. Нужно было улыбаться.

Она хмурится, пихая коробочку в контейнер и обнажая верхний ряд зубов в кривом оскале. Пусть сожрет его сам и подавится. Что за дурацкие правила?!

– Идиот, – шипит она, проходя дальше, неуверенная, чего хочет больше – чтобы мужчина не услышал ее или чтобы ее слова все же достигли адресата.

Проклятый чизкейк. Проклятое место. Проклятый повод явиться сюда с этим проклятым чизкейком.

Подняв мутные серые глаза на женщину, которая садится напротив, Адри смаргивает и быстро отводит взгляд:

– Привет, мам.

Глава 3

Мать очаровательно улыбается, протягивая теплую ладонь к лицу Адри. Адри не отстраняется, позволяя мягкому прикосновению случиться. Непривычно, странно, может быть, даже приятно.

Но стоит Дебре Гарднер раскрыть рот, как пощечина реальности больно бьет по лицу:

– Милая, неужели не получилось?

Чертов чизкейк.

Адри вмиг чувствует себя глупо – в очередной раз собственная мать ее одурила. Первое, что она ждала увидеть за этим столом в мрачной комнате для свиданий окружной тюрьмы штата Индиана, – клубничный чизкейк. Вовсе не дочь. Ничего нового. Они ведь это уже проходили, на что она надеялась?

Дебра не понимает собственной оплошности, не понимает, что оступается всю жизнь, и продолжает гнуть свою линию:

– Боже, как можно быть такими снобами! – произносит мать, встряхивая темными прядями и широко хлопая глазами, которые, к сожалению Адри, так похожи на ее собственные.

В их внешности слишком много общего, и единственное, чем Адрии удается исправить это мучительное сходство, – осветлить до неестественной желтизны волосы, чтобы не видеть в отражении зеркала мать. Но она знает, что это не поможет, – Адрия становится второй копией Дебры, только повадки более замкнутые, взгляд жестче. Это то, что подарили ей родители.

Адрия поджимает губы, смеряя мать непроницаемым взглядом:

– Не получилось.

Опуская взгляд, она фокусируется на надписи, нацарапанной на металлической поверхности стола. Кто-то написал там дурацкое «люблю» с припиской «Эндрю», и теперь эти кривые буквы каждый раз мозолят Адри глаза, но заставляют ее сфокусироваться. Не на любви, нет. На том, как абсурдно смотрится это кривоватое слово в этих условиях. В обстоятельствах, в которых любовь заперта на все замки. Как внутри Адрии.

Адри нравится ковырять эти буквы ногтем, пока она ждет, когда охранник приведет мать. Возможно, так работает ее сознание, успокаивается, – привязаться, запечатлеть, ковырять, пока вокруг хлопают двери, звенят замки, гудят чужие слова:

«Ты в норме, Джеки? Тебя здесь не обижают?»

«Адвокат сообщил, что приговор могут оспорить».

«Твоя мать уже готовит апелляцию».

Адри не хочет слышать ничего из этого. Адвокаты, апелляции, приговоры. Они с матерью не обсуждают это. Адрия даже не знает, сколько ее матери еще сидеть. Дебра Гарднер не говорит об этом, потому что считает, что допущена ужасная ошибка и ее освободят в ближайшее время. И так уже два года.

Мать изящно одергивает тюремный комбинезон, выпрямляясь.