Пограничные байки - Евгений Матвеенко

красивейшими мостами над Обью, Красноярск с Енисеем, Ангарск, Иркутск… И вот наконец дождались того, чего ждали всю дорогу! Батюшка Байкал – бескрайний, слившийся на горизонте с небом, образуя вселенскую бесконечность, мощный, пенящийся, синий! Я был на море только в пятилетнем возрасте, и практически не помню его, но, глядя на Байкал, мне казалось, что оно было именно такое. На станции Слюдянка нам, наконец, позволили выйти купить омуля. После протухшего вагона, пропитанного запахами грязных туалетов, давно не мытых потных тел и ног, морозный воздух с запахом чистоты, свежести и целомудренности Байкала, плескавшегося в нескольких метрах, опьянял до полуобморочного состояния. От Бакала до сопки метров 12, и в этом коридоре кипела бойкая торговая жизнь, после которой вагон надолго пропах незабываемым запахом Байкала и копченой рыбы. Кажется, этот запах я не забуду никогда.

А дальше – Улан-Удэ, Чита – время моего торжества, когда я ликовал, что мне не досталось места внизу. Я на своей третьей полке в свитере, а на первых полках все, как немцы под Сталинградом, закутаны в куртки, шарфы, в шапках, надвинутых чуть не подбородка. На окнах лед в спичечный коробок толщиной, и проводники, безмятежно наблюдающие за замерзающими и голодными призывниками, пытающимися согреться. Последние деньги, не рассчитанные на столь долгую дорогу, почти все оставили в Слюдянке. А баланду, разносимую по вагону в чане, никто не ел из-за ее совершенно несъедобного вида, запаха и качества приготовления в хозяйственном вагоне, приспособленном под солдатскую кухню.

К Чите от нашего эшелона уже оставалось всего 5 вагонов, идущих к Приморью. На станции Ерофей Палыч нас предупредили о скорой высадке и о том, что за бортом нас ожидает -34…

IV ПРИБЫЛИ

Сковородино… Я точно знаю, что мы прибыли на станцию днем, но почему-то в моей памяти это прибытие отложилось как ночь, или, как минимум, сумерки. И до сих пор я не могу избавиться от этого заблуждения. И еще: нас жестоко обманули – на улице было не -34, как обещано, а -36. Встречало нас множество офицеров, которые должны были сопроводить нас к части.

Призывники, успевшие заплатить за радужные перспективы в службе не только наличными, но и куртками с шапками, все больше и больше замерзали по мере удаления от вокзала. Куда подевались майор и сам сержант, обещавший нам манну небесную, я не успел заметить. Наверное, их встретил кортеж, принимая во внимание важность их миссии. Одним словом, исчезли как наваждение вместе с собранной данью с призывников.

И мы обреченно топали к воинской части, куда вела дорога, круто поднимавшаяся в сопку, где перед нами гостеприимно распахнулись зеленые ворота с красными звездами. От ворот нас прямиком направили в клуб. И от самых ворот до клуба нас сопровождали приветственные крики: «Вешайтесь духи»!

Я не знаю, как научно объясняется фрагментарность и избирательность человеческой памяти, но то, что это действует, я испытал на себе. Именно так в моей памяти отложился вид огромного ледяного сталактита на четвертом этаже гарнизона – выросшая от пара из фрамуги глыба льда, изогнувшаяся вверх выше пятого этажа и переходящая на крышу, которая и сейчас вспоминается мне, уроженцу юго-запада с необъяснимым ужасом.

После бессмысленного пребывания минут сорок в зале клуба с призывниками из Московской области, нас подобием строя отравили на склады получать обувь и обмундирование. Пока мы двигались строем, я познакомился с парнем из Подмосковья, окончившим Суворовское училище. Он-то мне, как опытный «служивый» и посоветовал брать строевые сапоги вместо десантных, плюсом которых были легкость и мягкость кожи. С обмундированием повезло меньше. Мерить в холодном складе не было возможности, пришлось верить только словам завсклада. Потом мы с радостью отправились к зданию бани в предвкушении самого приятного мероприятия за последнее время, не считая, конечно, волнующей встречи с Байкалом. Но и тут нас ждал облом. Шесть функционирующих кабинок из шестидесяти на полсотни человек, кипяток, чередующийся с ледяной водой, мизерный кусочек мыла и дубовая мочалка и все происходящее мероприятие при освещении из двух лампочек дополняли эту «радостную» обстановку. Я быстро смекнул, что за свою осьмушку мыла надо держаться, как можно крепче, потому что если оно упадет, то вряд ли уже отыщется в такой темноте. Как ответ на мои опасения несколько разинь уже ползали по полу… Если бы я был художником, я обязательно увековечил это действо на полотне и назвал бы картину «Чистилище, или помывка грешников в аду».

Одевшись в тельники и камуфляж, намотав кто как сумел, портянки (спасибо суворовцу, взявшему надо мной неформальное шефство, и показавшему как это делается), мы более-менее чистые и нарядные были выстроены в зале бани. Перед нами лежали наши «рыльно-мыльные» принадлежности (мыло, бритвенные станки, зубные щетки, пасты и т.п), вываленные в общую кучу с одной стороны и кучу личной одежды в другой стороне. Выбрать из первой кучи свое рыльно-мыльное нам позволили, но многие, у кого были дорогие станки, их не обнаружили – они уже нашли новых хозяев. А с помощью личных вещей нам было предложено поднять температуру помещения гарнизона на 2-3 градуса методом сжигания их в топке котельной, что мы и сделали.

Прибыв в подразделение, мы были усажены на взлетке – широком коридоре в спальном расположении, для обучения пришиванию подворотничков и шевронов. Если вы думаете, что ничего сложного в этом нет, то вы глубоко заблуждаетесь! Эта наука будет почище высшей математики. Попробуй только промахнись на два миллиметра, и начинай шить все заново. Подворотнички нам пришлось подшивать раз по двадцать! Причинами тому были и не та величина стежка, и скорость пришивания, и взгляд исподлобья на обучающего сержанта, и много еще причин нашего нерадения. Подшивая шеврон, я наколол палец, но значения этому не придал. С горем пополам все было подшито и пришито. Первый день в армии удался… Отсчет службы пошел.

V ДЕНЬ ВТОРОЙ

Начался он не радостно. Накануне я так старательно подшивал шеврон, что умудрился наколоть иглой средний палец, и конечно же, не обратил на это никакого внимания. А к утру он дал о себе знать – стал ныть. При построении и записи жалоб на здоровье, я промолчал, так как такие травмы на гражданке обычно проходили не начавшись, и я не придал этому никакого значения. «Само заживет», – беспечно подумал я.

На третий день, когда фаланга пальца уже обрела внушительные размеры, синюшный цвет и при этом внутри еще что-то бесконечно дергалось, я понял, что надо бы –