Зови меня Яга - Ольга Шильцова

– Яга! Рад, что тебе лучше. И что ты сама нашла меня.

Разговор с его молодой женой был слишком свеж в памяти, и я почувствовала неловкость:

– Благодарна за гостеприимство, но что дальше, Иван? От моего дома ничего не осталось. Здесь я чужая. Поговорить бы.

Царевич кивнул:

– Хотел бы я знать, почему у тебя глаза разного цвета, откуда у твоего дома знак Берендеева царства, и как тебе удалось выжить. Что до остального, мой дом – твой дом. Думал, это и так ясно.

Он вдруг шагнул ко мне, словно хотел обнять, и я отшатнулась, уронила костыль, схватилась неловко за стену. Иван поддержал, не дал упасть, нахмурился непонимающе:

– Это же я. Ты смотрела иначе, когда провожала меня в тот раз.

– Много воды утекло с тех пор, царевич, – горько заметила я.

– Не думал, что у тебя такая короткая память.

Он стоял так близко, что приходилось задирать голову – иначе взгляд упирался в широкую грудь Ивана.

– Ты женат, – напомнила я. А про себя добавила: «И я думала тогда, что вижу тебя в последний раз».

– Не по своей воле, – огрызнулся Иван-царевич. – Да и ты ясно сказала, что за меня не выйдешь. Ну так что за печаль, если нам хорошо вместе?

От ответа меня спасла случайность – жеребец Ивана развернулся и от души долбанул дверь задними копытами, видимо, требуя немного хозяйского внимания. Мы оба непроизвольно отпрянули и напряжение между нами ослабло.

– В любом случае, я обещал представить тебя отцу, – сказал царевич. На том бы ему и остановиться, но он добавил: – Тебе больше некуда идти. Я всё устрою.

Будь я кошкой – прижала бы уши, вздыбив шерсть на спине. Усилием воли проглотив то, что хотела сказать на самом деле, спросила:

– Ты сказал, у моих ворот Берендеев знак. Их царь недавно женился?

Иван изумленно вытаращился на меня, а затем рассмеялся:

– Всё-таки из тебя вышла очень плохая гадалка, Яга! Берендей слишком стар для женитьбы.

Мне оставалось только пожать плечами. Я лихорадочно соображала, как так вышло. Где царствует моя Василиса? Спросила, чтобы отвлечь Ивана:

– Когда к царю? Раз уж я не валяюсь на перинах, как тебе доложили.

– Не сегодня, – отрезал царевич, но после постарался смягчить слова подробным объяснением. – Мне удалось пленить могущественного колдуна, но он упрям. Отец каждый месяц велит вытащить его из темницы и лично спрашивает, не готов ли тот послужить ему. Нынче попытает снова и будет в дурном настроении после отказа.

Моё сердце затрепыхалось, как птица, пойманная в клетку, тупая давящая боль в груди мешала вздохнуть, и я почувствовала, как на висках выступил пот. Закаркала залетевшая в конюшню ворона, и паника медленно отступила.

– Прочь, глупая птица! – крикнула я Паве, а затем обратилась к царевичу, пристально на меня смотревшему: – А я могу посмотреть на колдуна?

– В толпу с больной ногой лучше не соваться, – мудро заметил Иван. – Я покажу, у какого окна встать, чтоб было видно.

Мне и смотреть не надо было – сердце чувствовало, кто этот пленник. В то же время разум верить отказывался, и я наклонила голову, соглашаясь и благодаря одновременно. Царевич чистил коня, а у меня в голове теснились разные мысли, и плохих было больше.

С бородой и усами Птицелов был сам на себя не похож, но это был он. Болезненно бледный, ещё больше исхудавший, он стоял в клетке на колёсах, словно зверь посреди толпы. «Я здесь», – мысленно позвала я, но Птицелов продолжал смотреть перед собой невидящим взглядом. В его глазах была смерть, и мне стало так страшно, как никогда прежде.

Спрыгнула с подоконника Пава, ринулась к хозяину, и тогда Птицелов резко повернул голову. Птица словно натолкнулась на невидимую преграду, закувыркалась в воздухе и приземлилась неловко с жалобным криком. Я прижала руку ко рту, а Птицелов снова застыл как изваяние. С расстояния разобрать слова должно было быть не просто, но я слышала и видела всё.

Лала заботливо укрыла мехами колени свекра, заметив, что тот поежился от порывов холодного ветра. От взгляда, которым немолодой царь проводил сноху, невольно передёрнуло, но до них мне сейчас не было дела. Птицелов был закован в цепи – не только руки и ноги были в кандалах, но и на шее был застёгнут ошейник. Клетку подтащили к царской семье, и колдун окинул их презрительным скучающим взглядом, словно это не он сидел за решеткой, а просто рассматривал стаю диковинных зверюшек.

Царь Выслав поёрзал на резном сидении, кашлянул и спросил:

– Не передумал ещё? Молчишь? Скучно, поди, в погребе.

Едва заметно дрогнули ноздри тонкого носа, но лицо Птицелова оставалось невозмутимым. Он хранил молчание достаточно долго, чтобы царственные особы потеряли терпение, но когда Выслав хотел подать знак страже, колдун разлепил губы:

– Вижу, вернулся богатырь, пленивший меня. С ним и буду говорить.

Повинуясь нетерпеливому жесту отца, царевич неохотно подошёл к клетке.

– Скажу ещё один раз – выпусти меня.

– Когда поклянёшься служить царю – выйдешь из темницы в тот же миг! Люди гибнут, пойми ты! Степняков море, нас же мало. Будь моими глазами, верным соколом.

Я видела, как взметнулась и опала худая грудь: Птицелов устало вздохнул.

– Нельзя нарушать равновесие, иначе маятник качнется в обратную сторону. Справляйся сам, Иван – царевич.

– Да провались ты, – рявкнул Иван, развернулся и широким шагом пересёк двор. Я не стала ждать дальше, заковыляла прочь так быстро, как только позволяла нога. Найти детей. Здесь оставаться нельзя – звериное чутьё меня ещё ни разу не подводило. Я поговорю с Иваном позже, и всё наладится.

Стоило мне подойти к конюшне, Богдан вылетел навстречу – ждал меня, видно. Ухватил за рукав, потащил за собой:

– Скорее, тётка Яга, ой, ты не можешь скорее, да? Больно?

– Не лопочи, – гавкнула я грубо, не в себе после увиденного. – Куда ведёшь?

Богдан вытер нос рукавом, и объяснил:

– Брат на псарне сейчас, увидеться бы!

Псарный двор стоял отдельно от хором, вдалеке – чтобы больше было простора, а лай не досаждал людям. Это был отдельный мир со своими порядками. Одни собаки выглядели в точности так, как я представляла борзых, но были там и крупные лайки, и другие собаки. Ухоженные, сытые и хорошо обученные – стало ясно, почему царевича так раздражал мой бедный Уголёк. Богдан велел мне обождать и помчался куда-то – его окликнули пару раз, но было ясно, что мальчишка сюда вхож. Меня снова посетили сомнения – имею ли я право забирать детей в неизвестность, раз они так быстро нашли себе место здесь.

Скоро оба брата стояли передо мной, но если младший довольно сиял щербатой улыбкой, то Первак был болезненно серьёзен. Смотрел-смотрел, а потом взял и поклонился до земли.

– Белены при дворе объелся? – одёрнула его я, прислонила костыль к стене и развела руки в стороны. Первуша прижался ко мне и замер. Я гладила его по голове, потом осторожно отстранила и заглянула в глаза:

– Говорят, ты при дружине? – Первак кивнул, а я сказала, – Ну, а я всё-таки ведьма. Тех, кто гнался за нашими воинами больше нет.

Глаза паренька сверкнули искренним восхищением, от которого мне стало не по себе. Не должны дети радоваться убийствам, пусть речь и о врагах.

– А теперь слушай и ничего не спрашивай. Мне нужно увидеть пленного колдуна, который нынче перед царем стоял.

Первуша почесал затылок:

– Зевак в поруб не пускают.

Молча показала ему перстень Ивана, и паренек воспрял духом:

– А с царским знаком должны! Только холодно там, тебе бы потеплее накидку. И караулу гостинец. Богдан! Тебя повариха любит – дуй на кухню! У конюшни и встретимся. Идём, тётка Яга. Думал, не увидимся больше, не поверил тебе. Теперь всё хорошо будет.

Глава 28

Царский перстень и впрямь открыл мне дорогу в темницу. Скучающие дружинники в благодарность за теплые пирожки хотели запалить для меня светоч, но я отказалась, не объясняя