Поколение - Николай Владимирович Курочкин

в редакции третий год. Его перевели сюда из несколько другой сферы, и поначалу журналисты терялись в догадках, слушая своеобразную речь Александра Ивановича. Все они, эти речи, были плотно засеяны магическим словом «вот», будто по мыслям его однажды прошла рассадопосадочная машина и равномерно, строго соблюдая дистанцию, высадила тысячи «вот».

Ключ к разгадке слова нашел Белов. Он выяснил, что «вот», стоящее в начале предложения, вкупе с указательным пальцем, направленным на всех разом, предупреждало: это очень важно, к этому необходимо отнестись особо внимательно.

«Вот» без пальца, попавшее куда-нибудь в середину, давало Александру Ивановичу возможность перевести дух и подумать о том, что он хотел сказать дальше.

В конце предложения «вот» звучало либо угрозой, либо восклицанием, а то и просто обозначало точку.

Еще Александр Иванович частенько путал имена-отчества у своих подчиненных, и Борис Григорьевич моментально превращался у него в Григория Борисовича.

Во всем же остальном Иван Алек… тьфу ты! Александр Иванович был преотличным человеком, и в редакции его почти любили.

— Ну я пойду, — сказал Белов, — а то мне выпуск готовить.

Выпуск — это то, за что государство платило Белову деньги.

Выпуск — это десять информаций и пленка с репортажем или интервью.

Выпуск — это самый несчастный парень в редакции, которому на роду написано быть нелюбимым и обруганным со всех сторон.

И как всякие родители, Белов и его помощник Гафур Валиев втайне любили свое детище, хотя кровь оно им портило исправно.

Ежедневно в десять минут эфирного времени нужно было впихнуть такие сообщения, чтобы радиослушатели, как требовал главный, с носовыми платками сидели у приемников, вытирая слезы умиления от гордости за свой край и его славных сынов Белова и Валиева.

Потом на летучке кто-нибудь в пух и прах раздраконивал выпуск новостей, а в лучшем случае, сладко потягиваясь, говорил, что все, мол, ничего, да вот только весомой познавательной информации не было.

Это означало, что в минувшие сутки в области не отыскали останки мамонта, у счастливой мамаши не родилось сразу пять детей, а на чердаке какого-нибудь старорежимного дома юные следопыты не нашли ветхую рукопись Пушкина со стихотворным приветом горожанам. И за все в ответе был лично Белов П. С., заведующий отделом информации.

Сегодня в выпуске должна быть подборка «Весенние заботы земледельцев», сообщения о трудовых победах заводчан, «Наука — производству», хорошо бы мальчика с голосом Робертино Лоретти отыскать, ну а спорт, как всегда, передаст железный нештатник Степан Семенов. Этот готов, как говорит главный, хоть каждый час сообщать, кто в какую сторону мяч пнул.

Семенов — старый репортер. Хватка у него будь здоров. Он лезет в самую гущу событий, всем надоест, как чирей в ухе, но проколов у него не бывает.

Когда-то в молодости он был актером, играл в драмтеатре разбойников, пиратов-испанцев.

На фронте его покорежило крепко. Согнулся Семенов. Потом еще хуже стало, и заявка на него с того света пришла, но врачи не пустили — выходили Степана, а он им в благодарность свое тело завещал. «Помру, — говорил, — делайте с ним что вам надо. Вы на него поработали, пусть и оно вам послужит».

В редакцию он приходил редко, вальяжно разваливался в кресле, клал руки на голову, пронзительные глаза его влажнели, и Белов знал, чего он ждет.

— Слушай, ты ведь тогда так и не досказал про ту француженку…

Семенов для приличия отмахивался — ладно, мол, вам, — но, выждав немного, в который уже раз начинал трогательное повествование о молодом, горячем юноше и неведомо как попавшей в далекое украинское село девушке из Лиона. Правда, раньше она была из Марселя, да и звали ее по-другому, но это все детали. Ведь Семенов истинно любил женщин и, как всякий мужчина, удалившийся на покой от амурных дел, рассказывал теперь о своих прежних приключениях с известной долей фантазии. И родись он во времена Джованни Боккаччо, то бедному итальянцу пришлось бы зарабатывать себе на хлеб каким-нибудь другим ремеслом.

Вот так всегда. Стоит подумать о женщине, и она тут же появится, но совсем не та, о которой думаешь.

Женщина принесла почту и ушла.

Среди газет Белов заметил письмо с непривычным адресом — «Последние известия».

В их отдел обычно не писали. Любая ошибка в информации сразу же фиксировалась бдительными радиослушателями, и на следующее утро телефон работал с перегрузкой.

Письмо было от Колокольцева Н. Ф., пенсионера. Он писал:

«Дорогие товарищи! Всегда слушаю областные новости с большим вниманием и удовольствием. Вы делаете благородное дело, и хочется сказать вам за это большое спасибо».

«Ну, Колокольцев, — думал Павел, — какой же ты молодчина, Н. Ф. Поддержал в трудную минуту. Покажу это письмо главному, вот оно — общественное мнение. Написано пером — не вырубишь топором!»

«Особенно пристально слежу я за сельскохозяйственными сообщениями. Тридцатого марта вы передали, что земледельцы колхоза «Рассвет» на неделю раньше прошлогоднего приступили к высадке рассады томатов в грунт. Эта неделя у вас повторяется из года в год. Я тут подсчитал, и получилось, что лет десять назад высадку рассады колхозники начинали в январе. Вам это не кажется странным?»

Белов чертыхнулся. Кажется, товарищ Колокольцев Н. Ф., и спасибо вам за оплеуху. Радио — великое изобретение, но до смешного здесь тоже один шаг. Ткачиха выполнила пятилетку за три года, а по ее заявке взяли да и исполнили в концерте песню «Не спеши». Нет, на радио скучать не приходится.

— Шеф, о чем задумался? — Белов и забыл, что у него есть помощник.

— На-ка вот, тут тебя благодарят за служебное рвение. — Он протянул Валиеву письмо, а сам стал разбирать запасы — информации, не вошедшие в прошлые выпуски. Чего здесь только не было? И миллионы тонн сверхплановых грузов, перевезенных железнодорожниками с начала года, и новый сорт арбузов, суливший невиданные урожаи, и даже Знак качества для черной икры, как будто в природе есть еще другая черная икра, недостойная пока Знака качества. Здесь были десятки фамилий и цифр, названий предприятий и колхозов, фактов и прогнозов. Из всего этого Белову предстояло собрать крепкое и привлекательное информационное здание, чтобы все было подогнано, чтобы не было видно швов и каждый прохожий останавливался бы перед ним и думал: «Умеют ведь делать, черти!»

— Ну что, — как из-за стены, глухо сказал Валиев, — я ему сейчас ответ сочиню. Умыл он нас.

День был как день — не лучше и не хуже любого другого. Пожалуй, лишь чаще обычного, будто бы невзначай, появлялся Белову на глаза Кременчук, инженер звукозаписи, и, не удержавшись, спросил после обеда, не намечается ли здесь какого-нибудь события по случаю ухода Павла Степановича в очередной