Весна на Луне - Юлия Дмитриевна Кисина

весть что. А если все это вдруг прекратится! Так я пролежала час в каком-то неистовом состоянии. Солнце сочило черноту. Слезы градом катились у меня из глаз, и я мысленно переходила от Печерска к Подолу, от Подола к Байковой горе, а от Байковой горы — к Анатомическому театру, экспонатом которого мне предстояло стать в самом ближайшем будущем.

На мое удивление, я не умерла ни через час, ни через два, и когда появилась мама, я молча протянула ей трусы. Мама от меня отшатнулась как от прокаженной и опрометью бросилась вон из квартиры. Тут я совсем уже разрыдалась от такого предательства Вернулась она быстро, со страшно испуганными глазами, приведя с собой соседку Таю с намыленными руками. И тут они обе сели рядом со мной и стали, заикаясь, говорить. что сейчас они мне все объяснят. Тогда я решила, что они должны ничего от меня не скрывать и честно сказать, сколько мне осталось жить. Мама вдруг стала плакать, и мне стало жалко ее даже больше, чем себя, ведь она всегда говорила, что самое страшное в жизни — это потерять ребенка. Тетя Тая хлопала ее по плечу мыльной широкой рукой так, будто это она умирала, а не я. И после всего этого заикающегося и неясного вступления они стали рассказывать мне, что это не смерть, а явление природы и что с этого дня такое будет происходить со мной каждый месяц до конца жизни, как и со всеми женщинами, пока меня и вовсе не станет на этом свете.

Пожалуй, до сих пор еще ни одна новость, исключая сообщения о том, что вселенная бесконечна, а смерть неизбежна, не вызывала у меня такого переосмысления жизни. Мир был перевернут вверх ногами. Я превратилась в рыбу — в животное, которое не властно над своей природой. Тело мое вдруг сделалось совершенно чужим, и теперь я знала, что душа живет самостоятельной жизнью.

На следующий день я смотрела на мир новыми глазами, и взгляд мои был полон презрения к женщинам и к себе. Это было равносильно тому, что мне бы сказали: ну вот ты и стала взрослой, поздравляем — и принесли отравленный торт с заряженным пистолетом вместо столового прибора. Этот торт ты должна немедленно съесть в присутствии окружающих! В довершение всего ты находишься на сцене и все на тебя смотрят, и не просто смотрят, но пялятся на твою наготу — да-да, ты сидишь в чем мать родила! Кроме того, между ног у тебя стоит увеличительное стекло — огромная лупа, и, пока ты давишься смертельным, набитым взрывчаткой тортом, любопытствующие с восторгом разглядывают твои гениталии — вы только посмотрите, у нее между ног сочится кровь, да что там сочится, просто бьет фонтанами или даже самыми настоящими реками. Но для начала подожгли стул, на котором сидишь. Горит еще и стол. Тебе просто забыли сообщить, что ты — Жанна д’Арк, история которой навечно обречена повторяться, но только на сей раз человечество выбрало тебя, и сколько ты ни умоляешь и ни объясняешь, что не собираешься умирать, тебе говорят: «Ешь, ешь. Чем больший кусок ты съешь от этого проклятого торта, тем легче будет нам всем, то есть всему просвещенному человечеству. Итак, добро пожаловать в мир взрослых, сочащихся кровью людей!»

Через несколько дней жизни в теле нового человека я узнала, кто отхлестал Богданочку. А была это Оля Кулакова, и она сама мне это рассказала в обмен на информацию о менструации. Рассказала она, что собственноручно отхлестала Богданочку плеткой по ее совершенному согласию и вылила ей на руки кипяток, убедив в том, что только через страдание возможно искупление и расплата за божественные дары.

— Теперь она как будто ангелом стала и ей ничего не грозит. Она будто защищена своими муками. Ну а вот ты на такой подвиг никогда не пойдешь. Или пойдешь? — В голосе у нее была презрительная надежда.

И тогда в голову мне пришла превосходная идея:

— А хочешь, я сделаю тебе одолжение?

— Какое?

— Хочешь, это я тебя отхлестаю?

— А ты хочешь?

— Хочу.

— Плетью?

— Плетью и до крови, чтоб юшка потекла!

Но как только я живо представила, что мне придется ее стегать, желание это мигом улетучилось и мне стало отвратительно противно. Кулакова и сама вдруг стала мне ужасно неприятна.

Было это в парке, и вдруг я решила идти сoвсем в другую сторону, на дальний трамвай, только бы не ехать домой с ней вместе. Я думаю, Кулакова это прекрасно поняла и только бросила мне вдогонку:

— Сердце твое умрет в муках!

«И откуда только она знает такие взрослые слова?» — твердила я себе всю дорогу.

Человек в маске

С этой минуты я боялась к ней подходить и впервые поняла, что робею перед ней. И все-таки она манила меня каким-то сладким отвращением. В классе держалась она особняком, как что-то сверх нормы! Однажды стало известно, что Кулакова не только мыслитель, но еще и поэт! Она проговорилась об этом на уроке литературы, когда речь зашла о роли поэта в обществе.

С тех пор как папа побывал в КГБ, я знала о том, что поэзия — это самое главное в нашей жизни. Это подтверждено официально. Вообще-то, общество, в котором поэзия играет такую огромную роль, — это содружество сверхлюдей, мир скальдов, союз эмиров и шейхов! В капиталистическом обществе на поэзию всем плевать. Стихосложение — пустая трата времени. Это только у нас поэтам раздают награды, дарят виллы у самого синего моря и разрешают часами завывать в телевизоре.

Итак, Поэзия и Кулакова! Это еще больше притянуло меня к ней и вызвало невероятное уважение. Я тоже интересовалась поэзией, зачитывалась Пастернаком. После школы я решилась с ней об этом заговорить.

— Ты давно пишешь?

— С детства. Поэт в России — больше, чем поэт. Стихи значат для меня все. — В голосе ее слышались упоение и гордость.

Я попросила ее прочитать несколько стихотворений, если она не возражает, и пообещала, что, если она не хочет, чтобы я об этом кому-то говорила, я сохраню это в секрете. Кулакова восприняла мою просьбу как должное и даже обязательное и неотвратимое. В тот же день сразу после уроков мы пошли в парк и тут же наткнулись на Инну Коваленко — белокурую высокую девочку с круглыми глазами, всегда налитыми кровью. Инна сидела в кустах на корточках, и казалось, что