Вальс душ - Бернард Вербер

Рене Толедано берет смартфон, подсоединяет динамики, выбирает файл и жмет на воспроизведение. Студенты слышат странную музыку, ноты для которой записаны на ягодицах.

Эжени кажется, что она слышит ее уже не впервые.

– Вот здесь Иероним Босх изобразил себя, улыбающегося, на голове у него блюдо с чертями и с большой волынкой, он косится на труп оленя, превращенный в кабак с пьяницами.

Рене светит на верхнюю треть правой створки:

– А здесь война, войска со знаменами, позади них большие дома, объятые пламенем в ночи.

Эжени впечатлена этим обилием образов, один другого удивительнее. Студенты вокруг нее впервые рассматривают во всех подробностях эту картину, которую считали хорошо знакомой.

– Остается вопрос: что творилось в голове у Иеронима Босха, что заставило его создать это монументальное творение, столь прекрасное и притом нарушающее все правила благопристойности, столь фантастичное и скотское? Уж не наелся ли он галлюциногенных грибов, не принял ли какое-нибудь вещество, чтобы его посетили невероятные видения?

В зале смех.

– Других объяснений у меня для вас нет. Дам вам еще несколько минут, полюбуйтесь этой гигантской фреской, полной грез и кошмаров, которые породило далеко обогнавшее свое время воображение художника.

Через некоторое время Рене снова берет микрофон.

– Самое замечательное я припас под самый конец, – говорит он, радуясь интриге.

Он закрывает две боковые створки. На их задних поверхностях изображена, оказывается, прозрачная серая сфера с плоским диском в центре, на нем можно различить водную гладь с островом.

– Диск в центре – это Земля в океане, то и другое вставлено в эту огромную прозрачную сферу, – объясняет Рене под восторженное перешептывание слушателей.

Он наводит луч прожектора на верхний левый угол. Там виден кто-то седобородый в длинном белом плаще и в трехъярусной короне, с открытой книгой в руках.

– Познакомьтесь: Создатель взирает на только что созданный им мир, прежде чем заселить его людьми и зверьми. Подтверждение – две фразы на латыни по верхнему краю: «Ipse dixit et facta sunt» – «Ибо Он глаголет, и что-то происходит», и «Ipse mandavit et creata sunt» – «Ибо Он повелевает, и что-то существует».

Рене Толедано дает студентам несколько минут на изучение «Сотворения мира», как его представлял себе Иероним Босх.

– Мне захотелось познакомить вас сегодня с необычным подходом к истории, чтобы вы поняли, что искусство – тоже способ познания эпохи. Мы, преподаватели, можем рассказывать вам о королях, битвах, покушениях, о великих переселениях народов, но ничто не поможет вам понять конец Средних веков и зарю Возрождения так, как эта невероятная картина.

Он включает в библиотеке свет:

– Ваши вопросы?

Руку поднимает Николя Ортега.

– Не столько вопрос, сколько ремарка. Вчера нам читал лекцию Рафаэль Герц, и, по его словам, лучше понять историю нам поможет искусственный интеллект. Сегодня вы объясняете, что мы лучше поймем ее благодаря искусству. Боюсь, идя этими параллельными путями, мы историю вообще никогда не постигнем. Информатику изучают в технических вузах, искусство – в художественных училищах. Историю двигают политика и религия, а искусство и искусственный интеллект – всего лишь инструменты, которыми пользуются политики и церковники.

– Спасибо, что поделились вашим мнением, молодой человек, – говорит Рене Толедано; ирония в его голосе вызывает хихиканье в зале. – Позвольте мне поделиться своим. По-моему, политика и религия всего лишь направляют мысль населения, делая ее единообразной, в отличие от искусства и, возможно, даже науки, освобождающих мысль, предлагающих ретроспективу и перспективу.

Час, предоставленный Рене Толедано для лекции в библиотеке, истекает. Студенты расходятся, громко обмениваясь впечатлениями. Эжени подходит к отцу.

28.

Рене Толедано собирает свои вещи, переговариваясь с двумя охранниками, приставленными к бесценной картине Иеронима Босха. Эжени приветствует их, потом берет отца под руку и отводит в сторонку.

– Я навестила маму. Профессор Капур и его бригада остановили выбор на иммунотерапии.

– Я прямо сейчас иду к Мелиссе.

– У меня не выходят из головы ее слова.

– О мракобесии?

– Не только. Еще про Библиотеку Акаши. Как, по-твоему, может где-то быть записана судьба каждого?

– Вечный вопрос: все ли предначертано? Признаться, мне этот вопрос тоже долго не давал покоя. Гипотеза о Библиотеке Акаши – это материальный ответ: если все записано, то где-то есть книга, а раз есть книга, то она хранится в какой-то библиотеке. Но вот загадка: как туда попасть?

Эжени слушает отца, но ее внимание вдруг приковывает одна деталь картины, которой она раньше не замечала.

В верхней левой части створки «Рай» стая птиц устремляется в небо, в конкретную точку.

Отец и дочь покидают библиотеку и направляются в преподавательскую.

– Твоя лекция о «Саде земных наслаждений» – это что-то, пап! Я заслушалась.

– Спасибо, родная. Большая удача, что мой друг Дельгадо согласился расстаться на время с этим сокровищем. Не скрою, охрана охраной, но он все равно ерзает. Этот триптих так стар, так ценен, так хрупок!

Эжени подыскивает слова.

– Надо же, какое совпадение… Этот «Сад наслаждений» тесно связан со следующим этапом моих поисков. Он такой рискованный, что я хотела бы, чтобы ты опять побыл моим проводником…

– Что за этап?

– Как ты знаешь, я устремлялась к той звезде, где вроде бы происходит перерождение душ… Вдруг она – это и есть Рай? Я хочу разведать, куда вознеслась моя Пус. Следующая пара у меня только в час пятнадцать, вот я и подумала…

Рене сверяется с часами.

– Уговорила. У меня есть два часа до следующей лекции. Если хочешь, можем устроить сеанс в комнате отдыха преподавателей. Пошли!

Он ведет ее в комнату по соседству с той, где преподаватели работают между лекциями, с табличкой «Не беспокоить», висящей на дверной ручке. Они запираются там на ключ.

Обстановка в комнате скудная: койка, диван, кресло. На стене плакат: заход солнца. Здесь же плакаты преподавательского профсоюза о необходимости срочного пересмотра зарплат, найма новых сотрудников, продления отпусков, установки турникетов безопасности, как в аэропорту, чтобы защитить профессуру от нападений.

Эжени опускается в кресло, подбирает под себя ноги, подпирает себя подушкой. Рене задергивает шторы и садится рядом с ней на стул.

– У меня чувство, что в этот раз будет уже не просто посещение прошлой жизни, – говорит девушка, закрывая глаза. – Это уже загробная жизнь, не знаю, чего от нее ждать… Лучше, чтобы рядом со мной был ты.

– Чего ты боишься? – спрашивает ее отец.

– А вот не знаю… Наверное, я побываю в раю – ничего себе экскурсия!

Рене Толедано качает головой:

– В любом случае не забывай, что это всего лишь игра воображения, гимнастика души.

– В смысле?

– Все это – просто «духовный туризм», – напоминает он. – В общем, ничего