Тепло человеческое - Серж Жонкур

Закончив занятие, Каролина включилась в беседу коллег на экране.

– Вчера у меня было восемь желающих участвовать, но на экране одновременно появляются только четыре окошка, больше мне открыть не удалось, а главное – они каждые пятнадцать секунд перемещаются… Может мне кто-нибудь сказать, как сделать так, чтобы видеть всех участников одновременно?

– Не знаю, у меня все студенты на месте, но без изображения. Они так расстроились, что друг друга не видят, что занимались совсем без настроения.

– Ну, я всех вижу, прямо в ряд, все картинки на экране, только у кого-то рога, у кого-то песьи морды, у некоторых здоровенные губы – там фильтры какие-то, я вообще никого не узнаю…

– Это ты о чем? – откликнулась Каролина.

Александру даже слух напрягать не приходилось – у сестры все окна были нараспашку, она постоянно проветривала комнату, даже когда была там совсем одна.

Комната эта осталась точно такой же, какой Каролина ее покинула в возрасте двадцати лет: те же картины, стены не настолько отсырели, как она боялась. Александр не стал ей говорить, что регулярно проветривал, а зимой время от времени прогревал все эти заброшенные помещения, чтобы там не завелась плесень.

Накануне общение их свелось к минимуму. После стольких лет молчания царапало каждое слово. Да и вообще, она полностью выдохлась – распаковала основные вещи и тут же легла спать. Александр заметил, что она даже не потушила ночник – в три часа ночи из-под ее двери все еще пробивался лучик света.

Обедать Каролина собиралась у родителей. Закончив занятия, она надела кроссовки, чтобы идти через поле, но уже на выходе услышала вой бензопилы на дороге, ведущей к трассе. Ей неудобно было нарушать сложившееся равновесие. Жизнь здесь уже тридцать с лишним лет как-то текла без нее. Брат и родители жили, соблюдая древний уклад, следуя ритму работы, которая выстраивала распорядок каждого дня. И не то чтобы Каролина боялась их стеснить, скорее – так или иначе выбить из колеи. А главное, еще этот вирус: она, конечно, чувствовала уверенность, что не успела его подхватить, и все же не разумнее ли будет не садиться за один стол с родителями? С другой стороны, мама только что позвонила и велела ей прийти, она приготовила гратен-дофинуа, будучи уверенной, что Каролина по-прежнему его любит. По мере того как она приближалась к брату, двигатель пилы завывал все настырнее.

Александра она застала за подрезкой длинных веток. Он был в каске и не расслышал, как она подошла. Боясь его напугать, она намеренно зашла спереди, чтобы он заметил ее присутствие.

– Случилось чего?

– Нет, просто хотела узнать, что ты ешь в середине дня.

– Обычно ничего особенного, делаю себе бутерброды с паштетом или доедаю то, что осталось с вечера.

– В общем, я, пожалуй, не пойду вниз обедать, лучше выжду пару недель, чтобы уж никаких сомнений.

– Как хочешь, но ты б все-таки сходила с ними поздоровалась, а в дом можешь не заходить.

– Ты так думаешь?

Александр ничего не ответил. Впервые на его памяти старшая сестра проявила неуверенность в себе, интерес к его мнению.

– Да иди уже.

К ней вернулся навык хождения по неровным поверхностям, умение смотреть вдаль, обозревать панораму. Ветряки стояли на своих обычных местах. Ей было немножко стыдно за то, что она так обошлась с братом, но, с другой стороны, ее ведь долго убеждали, что ветряки – решение всех проблем эпохи, что с их существованием нужно просто смириться, как вот решили же когда-то отказаться от ветряных мельниц. Таков порядок вещей.

Давно уже Каролина не видела вокруг такого простора, океана холмов и долин насколько хватало глаз, но потом все вдруг начало на нее слегка давить. Когда она приняла решение вернуться, эти мысли не приходили ей в голову, однако, оказавшись здесь, она снова почувствовала себя в заточении, и чувство это стало основным. Водительских прав она так и не получила, поэтому всегда зависела от брата, матери или еще бог знает кого, если ей требовалось хоть куда-то переместиться. Ну или ходила пешком. Но до деревни было три километра, до ближайшего магазина десять, до Каора больше получаса на машине, до Лабастида чуть поменьше или чуть побольше, она уж и не помнила. Лодыжки подворачивались на камнях, она успела забыть, что кроссовки нужно зашнуровать потуже, что дорога, пусть и идущая под гору, такая длинная. А возвращаться будет еще тяжелее. Чтобы утешиться, она стала думать о том, чем бы сейчас занималась, если бы осталась в Тулузе: занятия, холодок ужаса в животе в «Карфур-экспрессе» или в «Казино»; может, она бы даже рискнула добраться до рынка Виктора Гюго, подозревая каждого встречного в том, что у него температура, стараясь дышать не слишком глубоко: в общем, там тоже был бы сущий ад. Даже хуже, чем здесь. Хотя пока она не разобралась.

Вместо того чтобы сразу подойти к дверям родительского домика, она направилась к окну столовой. Увидела их за столом, перед телевизором, ровно час дня, у нее это вызвало улыбку – некоторые вещи в этом мире никогда не меняются. Родители удивились, услышав стук в окно, внутри тут же раздалось многоголосое тявканье, мама обернулась, отец – нет.

– Ты что, успела забыть, что в этот дом входят через дверь?

– Не успела. Просто так лучше.

Каролина отстранилась, когда мама попробовала ее поцеловать.

– Ты чего, собак боишься? Да замолчите уже, чтоб вас!

– Не в этом дело, мам, просто я вчера много часов сидела на вокзале и в набитом поезде, а кроме того, я приехала из Тулузы, в общем, не хочу подвергать вас риску.

– Мы с твоим отцом, знаешь ли, люди крепкие!

– Я и сама крепкая, но ведь тут ничего заранее не скажешь.

– Ну и как оно там наверху, с братом?

– Нормально.

На экране армейские вертолеты и самолеты эвакуировали заболевших из региона Гранд-Эст. Жан, не оборачиваясь, набросился на Анжель:

– Дочка дело говорит, лучше перестраховаться. В Мюлузе, чтоб ты знала, ставят полевой госпиталь, а тех, кто в коме, эвакуируют в Германию – представляешь?

Анжель оказалась между двух огней – дочерью, которая так и стояла снаружи, и мужем, который, похоже, тронулся умом из-за нависшей над ними опасности.

– Мюлуз это тебе не Тулуза, что ты такое говоришь… и вообще, угомони собак.

– Мама, он дело говорит, подождем недельку, если все будет хорошо, тогда я буду к вам ходить обедать.

При этом