Пропавшая сестра - Меган Дэвидхизар

Когда мы перевелись в Форест-Лейн, Грейс ожила. Ее оценки взлетели до небес. Круг ее друзей расширился. Спортивные достижения возросли. Я понятия не имела, что она мысленно все еще в том в восьмом классе. Услышав в ее голосе боль, столь же резкую, как когда ей было тринадцать, я разрываюсь на части. После инцидента с Матео она каждую ночь плакала, пока обессилев не засыпала. Каждый день по дороге домой я садилась на заднее сиденье, а она на переднее и вырезала из бумаги портрет девочки, которой она когда-то была. Я думаю, школа пыталась помочь, но как заставить одноклассников и других ребят проявить доброту?

– Ты в порядке? – спрашивает Эдриан.

Я не заметила, как он подошел.

– Да, – вру я. – Аппетита нет.

Я сижу за столиком в кафетерии лагеря, в то время как все остальные стоят в очереди за едой. Если я поем, меня вырвет. Я в этом уверена.

– У меня тоже. Пойдем. – Он протягивает мне руку.

Простой жест. Для большинства ничем не примечательный. Но для меня это как легкое прикосновение к плечу, пробуждающее от дурного сна. Мои пальцы скользят между его пальцами. Тепло медленно разливается в груди, и мне остается только надеяться, что оно не достигнет моих щек. Но затем свет стыда вспыхивает, ослепляя меня правдой. Я этого не заслуживаю. Я не заслуживаю ни минуты счастья после того, как причинила своей сестре столько боли. Даже если она об этом не знает. Кроме того, в последний раз, когда я позволила себе влюбиться в парня, это привело лишь к горю и сожалению.

Эдриан сжимает мою руку и улыбается. Волосы падают ему на лоб, но не скрывают огня в глазах. Он не видит, как в моих мыслях проносится прошлое; он видит только меня. Я слишком отчаялась, чтобы бороться с этим. Я слишком сильно хочу этого – приглашения. Момента неизвестности. Повода для надежды. Я хватаю записную книжку и иду за ним.

Однако я не наивна. В этом нет ничего особенного. Эдриан, забавный, привлекательный парень, просто держит меня за руку. В этом нет ничего особенного. Абсолютно ничего. Эдриан кокетливый и общительный. Он, должно быть, не одну девушку держал за руку, и в этом нет ничего особенного…

Надеяться опасно. Я не позволю надежде выйти из-под контроля. Я настолько поглощена борьбой с сомнениями, что даже не обращаю внимания, куда Эдриан ведет меня, пока не опускаюсь в мягкое кресло.

Это не совсем комната. Что-то больше похожее на укромный уголок или нишу. Небольшая деревянная арка, украшенная той же резьбой с рисунком плюща, что и у входа, отделяет его от остальных основных помещений. У высокого окна стоят несколько растений в горшках, по обе стороны от него – книжные полки от пола до потолка, а перед ними – красные стулья.

– Они удобнее, чем кажутся, – говорит Эдриан, закидывая ноги на подлокотник.

Я сажусь на другой стул, не обращая внимания на поднимающееся облачко пыли. Слышен только тихий стук дождя в окно, приглашающий войти и заполняющий пространство между нами. Мой карандаш падает на пол, когда я поджимаю под себя ноги. Эдриан хватает его прежде, чем я успеваю дотянуться, и возвращает мне. Его улыбка вновь излучает тепло, и оно воспламеняет мои щеки. Но он приветлив со всеми. Ничего такого.

Он откидывается на спинку стула:

– Я пришел сюда, чтобы написать о своем дедушке.

– Мне действительно жаль, что тебе пришлось пройти через это.

– Я понял, что это помогает выстрадать эмоции, вместо того чтобы пытаться держать их внутри.

– Очень мудро.

Это похоже на подарок судьбы – увидеть его серьезным, вместо того чтобы наблюдать, как он пытается спрятаться за шуткой или смехом.

– Я заметил, что ты ни с кем в группе не общаешься, – говорит он.

Он заметил меня? Я имею в виду, что он заметил отсутствие моего участия, но все же обратил на меня внимание:

– Я не думаю, что людям действительно будет интересно то, что я пишу.

– Да брось.

– Так и есть, – говорю я и пытаюсь рассмеяться естественно, заправляя прядь волос за ухо. – Стоны, которые раздаются каждый год на поэтических вечерах, – верный признак того, что большинство людей ненавидят поэзию.

– Ты пишешь стихи?

– Я пытаюсь, – поправляю я. – У меня не очень хорошо получается.

Или, по крайней мере, Фонд Дорена Уильямса так не считает. Эдриан садится. Он – само воплощение харизмы.

– Прочтешь мне что-нибудь? – спрашивает он.

– Что?

– Я хочу послушать одно из твоих стихотворений.

– Ты… ты не хочешь слушать стихи. – На этот раз я смеюсь по-настоящему. А он – нет. Эдриан всегда смеется, но не сейчас. Он выжидающе смотрит на меня, с интересом наклоняясь вперед, и я не в силах это контролировать.

– А откуда ты знаешь, чего я хочу? – возражает он.

«Сырное печенье намазано маслом», – думаю я. Эдриан так близко от меня, что я могла бы заглянуть в его глубокие карие глаза, сказать что-нибудь кокетливое и забавное, мягко прикрыть веки и наклониться, чтобы поцеловать его. Вместо этого я издаю неестественно высокий звук, напоминающий смешок, и начинаю обильно потеть. Я почти уверена, что через несколько минут он заметит круги у меня под мышками. Я отстраняюсь.

– Я серьезно. Хоть одно. Пожалуйста.

Я откашливаюсь и начинаю читать стихотворение. Мой голос дрожит. Я с трудом понимаю, что говорю, остро ощущая его присутствие так близко от себя, и уже не могу вспомнить, почему согласилась читать. Наверное, я уступила, чтобы не упасть в его глазах.

Когда я заканчиваю, дождь все еще барабанит в окно. Солнце все еще прячется за облаками. Больше ничего не изменилось. Но Эдриан смотрит на меня. И это потрясающе.

Смотри, – кричу я солнцу на закате дня.

Смотри, – кричу я молнии в мгновении огня.

Смотри, – кричу луне, сияющей в ночной дали.

Смотри, – кричу родителям, чтобы услышали.

Смотри, – молю я отраженье не оставлять меня,

Смотри, – шепчу – и растворяюсь я.

Глава 15

Грейс

2 мая

Люди будут на нас пялиться. И шептаться. Шепот за спиной – самое отвратительное. Поплывут новые слухи, и, как только они пустят корни, их уже невозможно будет уничтожить. Что бы ни случилось, с этого момента на нашу семью будут смотреть с подозрением. Никто не станет довольствоваться тем, что узнал «всю историю», забывая о том, что у них нет на это права. Но, возможно, эгоистично