Трое из Жана-Парижа - Айгуль Клиновская

ниндзя и не киллер, а обычный вихрастый пацан, только что окончивший школу. Те четверо были казахами, этот по паспорту русский. Конфликт на национальной почве? Сообщник специально ослепил жертвы фарами, чтобы Юрковский нанес смертельные удары? Куда подевался нож?

На зоне тоже потом расспрашивали мужики, как так вышло. Андрей разводил руками. У него было такое чувство, словно он пытался рассмотреть тот вечер через сломанный калейдоскоп. Казалось, только что отгремел выпускной и жизнь представлялась ясной и предопределенной. Но цветные стеклышки, которые должны были сложиться в счастливую немецкую картинку, вдруг поблекли и рассыпались в ужасающую реальность.

Контрольно-пропускной пункт и десятиметровый забор, который заключенные окрестили Алата́у, разделяли колонию на две зоны. В жилой – бараки, в каждом из них обитал отряд примерно из ста человек. В промышленной находился без преувеличения целый завод с навороченным оборудованием. Андрей принципиально не жил в проходе – отсеке из четырех коек и тумбочки. Повезло, встретил с десяток земляков, знакомых по СИЗО. Вместе они образовали алма-атинскую семейку, которая не возвращалась каждый день через КПП в барак, а оборудовала лежбище непосредственно в промзоне. Рядом с ними обустраивали свой быт и другие разночисленные семейки – по национальности или землячеству. К примеру, узбекская махалля насчитывала до двадцати человек. Они варили в огромном казане плов и душевно пели на своем сладкозвучном языке.

Каждая семейка вела тихую жизнь, насколько возможно в таком месте. Кто-то шил обувь, кто-то занимался ювелиркой, кто-то мастерил шкатулки. То, что производили, являлось по своей сути валютой, на которую можно было многое себе позволить, в том числе и договориться о послаблении в работе. Бригадиром в отряде был назначен турок Мехмет, знакомый еще с СИЗО. Благодаря одной истории Андрей не переживал о выполнении нормы по вязанию сеток, нитками для которых любезно снабжал зэков шинный завод. Если точнее, ему следовало просто помалкивать о неоднозначном эпизоде из биографии новоиспеченного бригадира.

8. Город-призрак

После развала СССР Жанатас стал стремительно ветшать и пустеть. Работа градообразующего предприятия приостановилась, пошли массовые сокращения. Начались перебои со снабжением, электроэнергией, водой. Русские, греки, немцы спешно отдавали за бесценок квартиры и уезжали на историческую родину – подальше от безнадеги, которая накрывала Жана-Париж резвее пыльной бури. Казахи тоже перебирались в крупные города, где было больше шансов найти работу и прокормить семью. Там, где еще недавно жизнь била ключом, степь насмешливо наблюдала за когда-то самонадеянными, а теперь потерянными людьми. Аэропорт, говорите, хотели здесь строить? Ну-ну…

Горячая вода отсутствовала совсем, холодную давали только на пару часов в сутки. Нужно было заполнить ею все имеющиеся в доме емкости, поэтому люди ставили в квартирах бочки. Горе тому бедолаге, кто пропустил священное время. Сидеть потом без воды до следующего дня или идти с баклажкой к роднику. Город будто бы перешел на военное положение: темно, голодно, страшно. И никакого просвета.

Мама Айши ездила в Джамбул за свечами, закупала их ящиками. Она любила читать перед сном, потому в большой круглой вазе ставила и зажигала с десяток свечей. Назгуль переселились в мамину комнату, остальную часть квартиры попросту закрыли – какой в ней прок без тепла и света. «Время ковшиков», – объявляла мама, грея в ведре воду, чтобы помыться. Человек ко многому привыкает. Если можно принять душ, поливая себя из ковшика, это уже хорошо. Гораздо хуже, если и холодная вода пропадет. Но и тогда человек приноровится и что-нибудь придумает, поддерживая жизнь и в себе, и в угасающем городе.

– Сообщи Оле, что ей надо забирать мать в Россию. Угасает наш Жанатас, – сказала мама Айше во время очередных телефонных переговоров.

Дочери считали, что у Надежды Петровны все в порядке. На звонки она отвечала в бодром расположении духа, но с продажей квартиры почему-то медлила. Будь она в умирающем городе не одна, было бы легче. Изгнанный дядя Сережа обитал на дачах и не просыхал, так что на него рассчитывать не приходилось. Однажды он заявился к Надежде Петровне, просил денег и устроил скандал. На шум выскочили соседи, парой зуботычин привели бузотера в чувство. Почерневший от беспробудного праздника, но на удивление трезвый, вскоре он пришел извиниться и проститься перед дорогой – вздумал начать жизнь заново. «Точь-в-точь как в фильме «Москва слезам не верит», – возмущалась мама по телефону. Жанатас чуть не угробил хорошего человека. Или все-таки человек сам себя пытался погубить?

После сообщения Айши сестры Исаевы рассудили, что надо держаться вместе, и рванули на родину, где молниеносно за полцены избавились от квартиры. Съездили в последний раз на отцовскую могилу.

Из года в год в родительский день на кладбище приезжали целыми семьями, чтобы почтить память, выдрать сорную траву, покрасить оградки, разложить на тряпице угощение: отварные яйца, конфеты, плюшки. В поисках лучшей доли люди без оглядки оставляли и Жанатас, и могилы родных. Живым – живое, что поделаешь. Не станешь же скорбно сидеть у надгробия, когда детям нечего есть.

Кладбище, как неухоженный старик, зарастало высокой щетинистой травой. Время с верными помощниками, дождем и ветром, потихоньку сравнивало холмики с землей, стирало серебрянку с оград, стачивало углы мраморных памятников, затейливо украшало бурой ржавчиной железные кресты. Деревянные рассыпались в труху быстрее. Посреди кладбища алыми огоньками неожиданно мелькали степные тюльпаны, семена которых заносил ветер и горстями разбрасывал по могилам. Как привет от тех, кто оставил и этот заброшенный погост, и сам город, который неуловимо превращался в призрак.

Из окон квартир валил черный дым – люди сооружали в комнатах печки, чтобы как-то обогреть жилье. Копоть покрывала стены, но мало кого волновала их белизна. В отчаянии пускали на дрова даже мебель, не говоря о деревьях, обилием которых Жанатас и в былые времена похвастать не мог. Соскучившаяся Ольга бродила по городу и ужасалась – везде торчали искореженные пеньки. Ходил страшный слух, что люди вылавливали кошек и собак – хоть какое-то мясо. Живности действительно не было видно: то ли попряталась, то ли и правда съели. Да и люди бродили тенями, озабоченные лишь тем, как продержаться до следующего дня. Из города ушла сама жизнь.

Забрав семейные фотографии, Исаевы покинули Жана-Париж уже в полном составе.

В это самое время Андрей наворачивал котлеты с пюре – мама с Яриком приехали на долгосрочное свидание.

– Вкуснотища, спасибо! – Он сыто откинулся на стуле. Теперь можно и поболтать. – Как Тамарка?

– Когда суд прошел, она вещи собрала и ушла. Приходит каждый месяц, деньги приносит. Устроилась на работу в коммерческий магазин.

– Правильно, нечего ей сидеть у вас. Пусть