Отрада округлых вещей - Клеменс Й. Зетц

Доктор Гевайер (крайний справа)

со своей молодой женой Нелли,

несколькими коллегами по психиатрической больнице

и пациентом в форме немецкого солдата (сидит внизу).

Сен-Варез, ок. 1918 года.

В ходе трех подробных обследований, которым доктор Гевайер подверг Конради в мае-июне 1916 года, он выяснил, что его больной смышлен и понятлив, им быстро овладевает смятение, однако он вежлив и ведет себя относительно мирно. Когда в беседах возникали паузы, он по временам погружался в свое, как называли его он сам или доктор Гевайер, «якорное состояние» и иногда безмолвно салютовал неизвестно кому в пустоте и корчил рожи. Однажды, описывая ночной марш-бросок, он расплакался и долго не мог успокоиться. В другой раз надавал пощечин толстой тыкве, лежавшей на столе у доктора. Время от времени у пациента прорывался неудержимый поток речи, он стремительно выпаливал фразу за фразой, и потому приходилось просить его говорить помедленнее. Лишь во время третьего обследования, помимо уже известного арсенала его галлюцинаций, отчетливо наметились три тяжких состояния, имевших свой источник в его повседневном мире. Одним таким состоянием был его острый, усиливавшийся прежде всего по ночам, страх перед женщинами. Конради пояснял, что вожделеет их, однако ему совершенно ясно, что в его внешности таится какой-то изъян; нельзя сказать, что он безобразен, но всем женщинам он кажется отталкивающим, это загадка, и, пытаясь разрешить ее, он становится «все более и более порывистым и глупым». Второй проблемой являлось отвращение, которое внушали ему подмышки, как мужские, так и женские. Сам он имел обыкновение (какое-то время) ходить со вложенными в подмышки бумажками. Тут доктор Гевайер со свойственным ему юмором признал в беседе с пациентом, что, конечно, подмышки — весьма странное изобретение природы, но почему же они вызывают у него, Конради, такой ужас? Только спустя некоторое время пациент сознался, что они напоминают ему мужской анус, а ночью из них выползают маленькие существа с крохотными, размером с большой палец, головками. Когда эти существа выскальзывают из его тела, он ощущает невыносимую боль, неизменно быстро давит их и прячет их трупики. Кроме того, подмышки восприимчивы к сигналам азбуки Морзе. Разумеется, Гевайер попытался выяснить, не лежат ли в основе этой фобии гомосексуальные наклонности, однако Конради, обсуждая эту тему, избегал однозначных ответов.

К слову сказать, в «Образцах бушменского фольклора» (1919) Вильгельма Блика и Люси Ллойд приводится миф южноафриканских туземцев, история о том, как Солнце попало на небо. Случилось это так: старик по имени Солнце жил в полном одиночестве в своей хижине. Человек он был упрямый и излучал свет только когда спал, растянувшись в пыли и приоткрыв подмышку. Тогда на всё вокруг него изливалось чудесное, теплое сияние. Свет исходил прямо из подмышки, и никто не мог смотреть на нее, не щурясь. И потому несколько деревенских женщин однажды велели своим детям схватить спящего человека-Солнце и общими усилиями забросить на небо, он же, обретя в полете круглую форму, превратился в главную звезду, дарующую нам свет. Совершив это деяние, дети пропели радостные гимны.

Подмышка играет центральную роль и в одном мифе австралийского племени аранда, сегодня называемого аррернте. Немецкий миссионер и по совместительству этнограф Карл Штрелов записал много сказаний и обычаев этого народа, за прошедшие годы почти полностью исчезнувшего с лица земли: прародитель людей, Карора, спит, лежа на земле. Внезапно из его подмышек вылупляются сумчатые крысы. Позднее оттуда выскальзывает его сын, поначалу похожий на древний музыкальный инструмент — ромб, потом еще один и еще. По причине таинственного рождения этих сыновей на весь мир теперь изливается свет. А в рассказе Кафки «Шакалы и арабы» шакалы говорят о ненавистных им арабах: «Их белое — это грязь; их черное — это грязь; их борода — это ужас; при виде уголков их глаз тошнит; а стоит им поднять руку, как под мышкой разверзается ад».[51]

Но вернемся к Конради. Третьим элементом, весьма отягощавшим его повседневную жизнь в клинике Сен-Варез, были «люди, которые проходят мимо его открытой двери». Когда он находился в комнате, дверь которой была открыта, естественно, случалось, что кто-то проходил мимо. Однако ему это напоминало пасхальные процессии, а иногда он даже воочию видел их, и один-единственный, проходящий мимо и, возможно, бросающий на него мимолетный взгляд человек превращался в целое шествие «шутов, беззубых, подмастерьев, участвующих в Празднике Тела и Крови Господней, солдат с ранцами, Вечных Жидов и звезд». Не покушались ли эти существа на его жизнь, осведомился доктор Гевайер. Нет, объяснил Конради, они-де появляются только там, «где его в данный момент нет». К тому же они движутся «в направлении, заданном их собственной процессией», и слишком увлечены ею, чтобы по-настоящему докучать или тем более угрожать ему. И всё же он их боится. Дабы обрести утешение, он много думает о Господе и святых пророках.

После смерти отца, последовавшей в 1912 году, Конради жил на маленькой ферме в Пьенне вдвоем с матерью. У него была своя собственная комнатка. Мать ухаживала за подбитыми птицами и кормила окрестных кошек. Этим она прославилась на всю округу. В разговорах с Гевайером Конради упоминает, что когда его призвали на фронт, он едва сумел заставить себя выйти из дому, так как птицы в то утро кричали «громче и пронзительнее, чем обычно», а ведь обыкновенно именно ему вменялось в обязанность по очереди их успокаивать. На вопрос доктора Гевайера, каким именно образом он успокаивал птиц, Конради поначалу отвечал уклончиво, пожимая плечами, словно это и так каждому известно и от него требуют попусту повторять и без того очевидное. Однако доктор Гевайер продолжал настаивать, и в конце концов Конради подробно описал этот ритуал: надобно переходить от клетки к клетке, открывать их, чтобы выпустить застоявшийся воздух, а потом уговаривать птиц. Совсем просто. А кричат птицы оттого, что за прутьями клетки «сам собою сгущается зловонный воздух». Поэтому, по словам Конради, птиц и нельзя держать в закрытых ящиках, в каковых, например, морем доставляют попугаев с тихоокеанских островов. Он, решительно против подобной практики, более того, стоит ему вспомнить о ней, как его охватывает бесконечная скорбь и начинает мучить головокружение. И действительно, тут в голосе Конради послышались слезы, и доктор Гевайер поспешил сменить тему. Конради успокоился и объявил о своем желании впредь говорить только о «всевозможных прекрасных вещах», тогда ему наверняка станет лучше. Во время этого разговора на столе у доктора Гевайера случайно оказалась вырезанная из бумаги звезда, которую днем ранее ему подарил другой пациент