Орландо - Вирджиния Вулф

требует научного подтверждения. Зато многие женщины готовы поклясться, что после расставания одиночество становится весьма ощутимым. Когда смолк стук колес умчавшейся прочь кареты, Орландо ощутила, как от нее ускользают эрцгерцог (что ее ничуть не заботило), богатство (что ее ничуть не заботило), титул (что ее ничуть не заботило), стабильность семейной жизни (что ее ничуть не заботило), но вместе с ними ее покинули жизнь и возлюбленный. «Жизнь и возлюбленный», – прошептала она, затем подошла к письменному столу, окунула перо в чернила и вывела:

«Жизнь и возлюбленный» – строка не укладывалась в размер и не имела ничего общего с написанным выше, что-то о правильном способе купания овец и уничтожении паразитов. Перечитав, она вспыхнула и повторила: «Жизнь и возлюбленный». Отложив перо, Орландо пошла в спальню, встала перед зеркалом и поправила на шее жемчуга. Затем, поскольку жемчуг не очень выгодно смотрится на фоне утреннего хлопчатобумажного платья в цветочек, переоделась в серую тафту с голубым отливом, затем отдала предпочтение оттенку цветущего персика, а после сменила его на бордовую парчу. Пожалуй, чуточку пудры не повредит, и волосы можно уложить надо лбом – конечно, совсем другое дело. На ноги обула остроносые туфли, на палец надела кольцо с изумрудом. «Ну вот!» – промолвила она, закончив прихорашиваться, и зажгла свечи в серебряных канделябрах по бокам зеркала. Какая женщина не восхитилась бы пылающим среди снегов зрелищем, что предстало перед Орландо – позади зеркала виднелись заснеженные лужайки, а она горела костром, неопалимой купиной, и язычки пламени свечей вокруг ее головы серебрились, словно листья; или же зеркало было зеленой водой, она – русалкой, увешанной жемчугами, сиреной в пещере, поющей так, что моряки перевешиваются за борт и падают в воду, чтобы ее обнять; столь смуглая и яркая, столь суровая и нежная, невероятно соблазнительная – какая жалость, что рядом нет никого, кто восхитился бы и заявил в полный голос: «Черт побери, мадам, вы само очарование!», и был бы прав. Даже Орландо (которая вовсе не страдала тщеславием) это сознавала и улыбалась той самой улыбкой, что играет на губах женщин, сознающих свою красоту, словно та им не принадлежит, наливается, как готовая упасть капля, как взмывающий ввысь фонтан, и внезапно облекает их в зеркале – так она и улыбнулась, затем напрягла слух и различила лишь шелест листьев на ветру и чириканье воробьев, вздохнула и повторила: «Жизнь, возлюбленный», с необычайным проворством повернулась на пятках, сорвала с шеи жемчуга, сдернула с себя платье, оставшись в обычных черных шелковых бриджах, и позвонила в колокольчик. Явился слуга, и она велела немедленно закладывать шестерку лошадей. Срочные дела призывают ее в Лондон. С отъезда эрцгерцога не прошло и часа, как она тоже уехала.

Пока Орландо в пути, мы не преминем воспользоваться подвернувшейся возможностью, поскольку незамысловатый английский пейзаж в описаниях вряд ли нуждается, и обратим внимание читателя на пару ремарок, кое-где вкравшихся в повествование. К примеру, вы могли подметить, что Орландо прячет свои рукописи, если ее отвлекают. Еще у нее есть привычка подолгу смотреться в зеркало, а теперь, по дороге в Лондон, она вздрагивает и едва сдерживает крик, если лошади скачут слишком быстро. Похоже, скромность по части творчества, повышенное внимание к собственной внешности, опасения за свою безопасность недвусмысленно намекают: сказанное чуть выше про отсутствие разницы между Орландо-мужчиной и Орландо-женщиной уже не совсем верно. Она становится чуточку скромнее, как и положено женщине, и чуточку тщеславнее по поводу своей внешности, как и положено женщине. Одни наклонности проявляются ярче, другие отходят в тень. Иные философы заметят, что во многом виновата смена платья. При всей своей ничтожности одежда не просто нас согревает – она несет гораздо более важные функции. Одежда определяет, как мы смотрим на мир и как мир смотрит на нас. К примеру, когда капитан Бартоло увидел Орландо в юбке, то мигом велел устроить для нее навес, уговорил съесть кусочек солонины и пригласил на прогулку по берегу. Если бы вместо пышных юбок она выбрала наряд, плотно затянутый у щиколоток на манер бриджей, не видать ей ни комплиментов, ни ухаживаний. Когда говорят комплименты, на них принято отвечать. Орландо приседала в реверансе, подчинялась, всячески угождала душке-капитану, чего точно не делала бы, носи он вместо бриджей женские юбки, а вместо расшитого позументами мундира – атласный корсаж. Таким образом, многое свидетельствует в пользу мнения, что одежда носит нас, а не мы одежду; мы вынуждаем ее принимать форму руки или груди, и она формует наше сердце, мозг и язык по своему вкусу. Итак, после того как Орландо проходила в юбке достаточно долго, в ней произошла явная перемена, которая отразилась даже в лице, в чем читатель может убедиться и сам, взглянув на страницу 111[15]. Если сравнить портрет Орландо-мужчины и Орландо-женщины, то мы увидим, что оба, несомненно, принадлежат одному человеку, хотя есть и различия. Рука мужчины свободна – он готов схватиться за клинок, у женщины занята спадающими с плеч шелками. Мужчина глядит на мир открыто, словно тот создан для него и на его вкус. Женщина поглядывает искоса, деликатно и даже с опаской. Носи они одинаковую одежду, вполне вероятно, что и обликом бы не отличались.

Таково мнение некоторых философов и мудрецов, мы же склоняемся к другой точке зрения. К счастью, между полами лежит целая пропасть. Одежда – всего лишь символ того, что скрывается глубоко внутри. Именно перемены в самой Орландо обусловили выбор женского платья и женского пола. И, вероятно, она лишь более открыто выразила то, что происходит с большинством людей – такова уж открытость ее натуры – хотя они этого не показывают столь явно. И здесь мы вновь сталкиваемся с дилеммой. Как бы сильно полы ни различались, они еще и смешиваются. Переход от одного пола к другому происходит в каждом человеке, и часто лишь одежда помогает сохранить подобие мужественности или женственности, в то время как внутри находится совсем не то, что снаружи. С проистекающими отсюда сложностями и недоразумениями сталкивался каждый из нас, но лучше оставим общие рассуждения и займемся частным случаем в лице Орландо.

Именно сочетание мужского и женского начал, которые превалировали в ней поочередно, часто придавало ее манерам неожиданный оборот. К примеру, любопытные одного с ней пола недоумевали, женщина ли Орландо вообще, если никогда не одевается дольше десяти минут? Или выбирает платья наобум, да и носит их весьма небрежно? Впрочем, говорили они, нет в ней ни мужского педантизма, ни властолюбия. Вдобавок излишне сердобольна – не